— Ничего, ничего!

— В общем, мне сейчас даже стыдно признаться, что такие необходимые рабочему человеку понятия, как норма выработки, качество продукции, аккорднопремиальная оплата…

— Обмен опытом, — не удержался Митька.

— Да, и обмен опытом, — снова решительно отвел «подкус» Михаил, — тогда казались нам… ну, оказененными, что ли. А точнее сказать, затертыми от повседневного и зачастую совсем не обязательного употребления. К сожалению, еще не все наши наставники понимают, что и в пропаганде, как и во всяком искусстве слова, полезно соблюдать чувство меры!

Этот, как его друзья запоздало поняли, волновавший его разговор Громов начал у себя в общежитии, куда, кроме проживавших здесь братьев Малышевых, Яруллы Уразбаева, Митьки Небогатикова и кота Баптиста, забрели на «вечерний звон» еще два члена молодежной бригады: здоровенная и на редкость простодушно-невозмутимая подсобница Васёна Луковцева — еще в недавнем прошлом телятница из заволжского колхоза «Светлый путь» — и тоже недавно покинувший руководящую должность и примкнувший к громовцам Фридрих Веретенников, по внешнему облику и повадке — полная противоположность Васене.

Но, видимо, не без основания кем-то и когда-то была высказана мысль, что крайности нередко сходятся. И хотя Васена с Фридрихом еще не сошлись в житейском значении этого слова, но, по выражению фронтовых лет, «вышли на ближние подступы» к этому исходному для семейной жизни рубежу.

Впрочем, Васена уже испытала усладу супружества. Когда девушке исполнилось только семнадцать лет, зрелого возраста вдовец — колхозный бухгалтер Артемий Иванович Колупаев — уговорил, по старинному заведению, пойти в дом Васены сватьей ни более ни менее как знатную доярку и депутата Верховного Совета республики Марию Никитичну Гуськову. А Васена — чи по молодости, чи сдуру — возьми и согласись.

Правда, и родители невесты — колхозный конюх Федор Иванович Луковцев и его необхватная супружница (в мать, в мать задалась Васена!) — не только не воспрепятствовали раннему браку, но даже одобрили выбор дочери: и то сказать — не какой-нибудь стригун набивался к ним в зятья, а бухгалтер, мужчина степенный и при культурной должности.

И все-таки не сладилась у Васены семейная жизнь.

— Ты, милочек, не поверишь, а мне такое житьишко — днем телят услаждай, а ночью бухгалтера — приелось хуже тюри на постном масле! Даже рожать передумала.

С таким невозмутимо искренним признанием Васена обратилась к тому же самому вершителю трудовых судеб светоградской молодежи, к которому некогда адресовался и Михаил Громов — к Фридриху Веретенникову. И хотя Луковцева прибыла на новостройку не по комсомольской путевке, Ф. Ф. Веретенников принял в судьбе девушки живейшее участие.

Больше того: глянул Фридрих на подошедшую к его служебному столу на диво краснощекую и могучую русачку и будто кипятку хлебнул не остерегшись, — так вот, оказывается, где она его застукала, прихотливая судьба!

Ну, а в дальнейшем…

Последним препятствием к затянувшемуся роману Васены Луковцевой и Фридриха Веретенникова явилось имя жениха. Вообще-то отец этого комсомольского деятеля поступил не только правильно, но и, так сказать, благодарственно, присвоив своему первенцу имя старшины роты эстонца Фридриха Куузика, который в последний месяц войны оказал кавалеру двух орденов Славы ефрейтору Федоту Веретенникову поистине неоценимую услугу: разве же можно во что-нибудь оценить жизнь человеческую?

Но — Фридрих Федотович?

— А как же я тебя буду называть, когда мы с тобой в одну постельку ляжем? Как зубную врачиху — Фрида? Или, не приведи бог, Фрицик? — неожиданно сказала Васена своему ухажеру, казалось бы, в самый неподходящий момент: они в первый раз поцеловались. — Конечно, для какой-нибудь иностранки такое имя, возможная вещь, даже милее, чем Ваня или Петруша, но я ведь тебе не какая-нибудь мадам!

Да, всякие случаются в жизни препоны: иногда ну никак не ожидает человек, где, когда и в чем подстерегает его опасность.

Вот и в тот вечер: уж кажется, как хорошо все обдумал бригадир и слова нашел подходящие, но день-то, как назло, оказался субботний, да еще и послеполучешный. Ну, естественно, ребята и «скинулись» на полтора целковых без каких-то копеек. И пропустили-то нормально: подумаешь, две посудины на четырех здоровых парней! Да еще под хорошую закусь: по тарелке борща и по две порции голубцов на душу усидели.

И все-таки не зря понаторевший на воспитательской должности председателя постройкома Г. П. Мальков вывесил у входа в столовку красочно оформленный плакат, на котором была изображена громадная рука с зажатой в кулаке поллитровкой и вцепившийся в рукав спецовки крохотный пацанчик. И подпись: