…Появление поголовного ополчения Войска Донского на театре войны произвело на современников сильное моральное впечатление. О прибытии Донского ополчения в Тарутино мемуарист Ф. Н. Глинка, обладатель Золотой шпаги «За храбрость», бывший в 1812 году поручиком, писал:

«В сие время, между прочими ополчениями, прибыли в Тарутино 20 (ошибка – 26) донских казачьих полков. Войска эти составлены были из престарелых казаков, выслуживших уже срочное время, и молодых людей, еще не достигших зрелости лет. Они двинулись с берегов Тихого Дона по предварительному зову своего атамана и внезапным прибытием много обрадовали самого Светлейшего князя, который о воззвании ничего дотоле не ведал.

Приятно было видеть ополчение сил, в рядах которого бодрые юноши являлись между воинами, заслугами, ранами и сединами украшенными. Отцы встречали тут детей, и даже внуки находили дедов. Целые семейства переселились с Дона на поле брани. Прибытие их сделалось тотчас известным и страшным неприятелю. Армия французская увидела себя, так сказать, осыпанной многочисленными роями конницы, которая, с быстротой ветра носясь вокруг ее, смерть и страх повсюду рассеивала».

…Отбытие казачьего вождя Матвея Платова из действующей армии на Дон не осталось без внимания ни в штабе Бонапарта, ни в послевоенных писаниях французских мемуаристов. Один из интендантов Великой армии Пюибюск в своих мемуарах «Письма о войне в России в 1812 году» рассуждает о том, как в окружении императора французов обсуждали фигуру атамана Платова:

«Наполеона уверяли, что Платов в немилости и сослан с большей частью казаков на Дон, и он тому поверил! Кутузов в одном письме своем будто бы жаловался императору на казаков, особенно же на их атамана и будто бы просил у государя согласия на строгие меры, к которым он принуждаем, то есть отослать генерала Платова и большую часть его войска на Дон. Это письмо было с тем отправлено, чтобы его перехватил неприятель; но оно и составлено было для Наполеона, дошло верно по назначению и отняло у него всякое подозрение на свою несправедливость.

В истинном отбытии казачьего генерала заключалось только одно намерение, в продолжение нашей стоянки под Москвою собрать 25 000 казаков, с которыми через месяц после своего отбытия Платов явился на наших аванпостах. Сие подкрепление было весьма для русских полезно».

…С прибытием Донского казачьего ополчения в Тарутинский лагерь общее число полков с Дона в рядах действующей русской армии генерал-фельдмаршала М. И. Голенищева-Кутузова достигло 76. Если считать по четыре полка в одной кавалерийской дивизии, то выходило, что в рядах русской полевой армии сражалось 19 (!) дивизий казачьей конницы. И почти все эти полки были с Тихого Дона. Донское казачье войско по своему территориальному местоположению тогда было уже «внутренним» войском, не стоявшим на черте (или у черты) государственной границы.

Еще 22 конных полка казаков-донцов несло действительную службу на окраинах Российской империи: на неспокойной Кавказской укрепленной пограничной линии – 8, в Грузии (уже ставшей приграничной частью Российской империи), защищая ее от вторжений турок, персов и горцев Дагестана, – 9, в степных Херсонской и Таврической губерниях Новороссии – 2, в Финляндии, Бессарабии (Молдавии) и Персии (то есть тоже на госудрственной границе) – по одному полку.

Разумеется, оголять границу и особенно Кавказскую границу (война с Персией еще не увенчалась миром) было делом более чем неразумным. Поэтому в переписке главнокомандующего действующей армией генерал-фельдмаршала М. И. Голенищева-Кутузова с императором Александром I речи о снятии какого-то числа полков казачьей конницы где-либо с государственной границы для ведения войны с Бонапартом не велось. В 12-м году российские порубежные стражи «жили» вестями с театра войны с французами.

Каждый казачий ополченский полк мог гордиться своей историей в «грозу 12-го года». Можно привести такой пример. Полк подполковника Н. С. Сулина 9-го был сформирован во Втором Донском начальстве (округе) и прибыл с ополчением в Тарутинский лагерь в сентябре 1812 года. Сулинцы отличились в преследовании наполеоновской армии, особенно в сражениях под Вязьмой и Вильно, понеся при этом большие потери в людях.

В сентябре полк Сулина 9-го был полностью укомплектован по штату – 16 офицеров и 561 казак. Но бои оказались для полка столь кровавыми и тяжелыми, равно как и походные невзгоды в морозную, снежную зиму, что в декабре месяце в полковом строю значилось меньше половины его штатного состава – всего 250 конных бойцов.

Полк этот имел особую известность, которую дал ему один из рядовых казаков, Александр Землянухин, по прозвищу Витиченко. Он прибыл на войну «с французом», будучи уже 53-летним (по другим источникам, 59-летним) отставным казаком. Действительная служба для него закончилась четырнадцать лет назад. В действующей армии находились два его взрослых сына. Был он уроженцем Нагаевской станицы.

Землянухин был тем простым сыном Дона, который в марте 1813 года побывал на берегах туманного Альбиона, в Лондоне. Попал он в Англию по той причине, что был ординарцем штаб-ротмистра Лейб-гвардии Гусарского полка Т. Е. Бока, посланным в Лондон с донесением русскому послу графу К. А. Ливену. Поводом для донесения стало вручение жителями Гамбурга, откуда были изгнаны французы, городских ключей генерал-майору Ф. К. Теттенборну, отряд которого состоял из трех казачьих полков – Сулина 9-го, Гребцова и Денисова 7-го.

Англия, жители Лондона восторженно встретили рядового героя войны с ненавистным им императором французов Наполеоном на своей земле. Действительно, величественная и воинственная внешность седобородого старика-казака производила сильное впечатление. В «Архиве князя Воронцова» напечатано письмо бывшего русского посла в Лондоне графа С. Р. Воронцова своему сыну Михаилу. Письмо датировано 18 апреля 1813 года. В нем, среди прочего, пишется следующее:

«…Я вам пишу по случаю возвращения в армию капитана Лейб-гвардии Гусарского полка Бока… Именно он привез сюда казака, который вызвал величайшую сенсацию в этом городе и его окрестностях, откуда приезжают люди, чтобы на него посмотреть.