Карл и его советники из дворцовой Академии, особенно Алкуин, стремились к увеличению количества школ, нормализации обучения в них и их открытости в мир повседневной действительности. Уже в 789 году в «Admonitio», этом настоящем структурном чаконе, была изложена своеобразная программа: «Пусть существуют школы, чтобы учить детей читать, пусть и каждом монастыре, в каждой епархии обучают псалмам, нотам, пению, счету, грамматике; пусть святые книги пройдут тщательное корректирование, так как часто те, кто хотел бы молиться Богу, не могут сделать этого из-за ошибок, которыми кишат книги». Хотелось бы более точно показать результаты этих законодательных актов, изложенных и развитых во многих капитуляриях, постановлениях, решениях провинциальных соборов, принятых до 813 года. Тот факт, что многие новые епископы и аббаты получили образование в так называемой «дворцовой школе», — по сути дела, неформальном институте, дававшем своим питомцам основы грамматики, религиозных знаний и науки управления, позволяет думать, что именно они стали добровольными проводниками реформ. Так, Лейдрад сообщает, что он создал школу певчих, большинство из которых смогли бы в свою очередь учить новых певчих, и школу чтецов, способных «упражняться на уроках богослужения и умело интерпретировать прочитанные священные книги». Теодульф, назначенный в 798 году епископом в Орлеан, упоминает о школе при кафедральной церкви и монастырях Сент-Эниан, Сент-Лифар и Флери; он распорядился даже открыть в деревнях приходские школы… Надо сказать, что такие епископы являлись элитой королевской интеллигенции.

Одной из фундаментальных целей реформы, если судить по начальному ее проекту, было улучшение графического и грамматического исполнения священных книг, чтобы облегчить их духовное осмысление. И нельзя не признать успеха этого мероприятия. Для начала Карл поощрил распространение каллиграфии, разработанной в некоторых скрипториях Северной Галлии, в Туре, Корби и самом Ахене, которые, порывая с традиционными арабесками, непомерными остриями и затейливыми завитушками, противопоставили им совершенно ровные буквы, с замечательной четкостью очертаний, гармоничностью тонких и толстых линий, образующие новые высокочитабельные шрифты. Они получили название «каролингский минускул» и стали прообразом наших типографских шрифтов. Эта письменность сделала доступными и привлекательными тексты, которые и каролингские времена размножались бесчисленными копиями в монастырских скрипториях. К старым библиотечным фондам, состоявшим в основном из книг Библии и литургических произведений, стали прибавляться труды современников — анналы, жития святых, эпические поэмы, расширение производства которых при Карле Великом стало провозвестником расцвета предстоящих десятилетий. Особое значение имели новые манускрипты старых трудов, скопированных и перекопированных с редких экземпляров, привезённых из Ирландии, Англии, Испании, Италии, то есть из тех кругов, ставших носителями обновления христианской культуры, из которых Карл вербовал выдающихся деятелей своего ученого окружения. Таким образом, библиотеки Корби, Сен-Рикье, Жюмьежа, Фонтенеля, Флери и Сен-Дени обогатились трудами отцов церкви, латинских грамматиков, энциклопедистов поздней античности и даже — уступка мирской культуре, благодаря которой до нас дошли многие шедевры, — авторов классической латыни.

В то же время Священное Писание и литургические тексты копировались и оформлялись в виде великолепных книг, в переплетах, украшенных золотом, слоновой костью и драгоценными каменьями (как настоящие раки, хранилища Божественного Снова, чем они фактически и были) со страницами, иллюстрированными роскошными рисунками. Миниатюры, которыми был украшен молитвенник, подаренный королеве Хильдегарде (незадолго до ее смерти в 783 году) верным слугой короля монахом Годескальком, прекрасно демонстрируют, каким перекрестком влияний стала в то время Северная Галлия: в них четко видны как плетеные узоры и орнаментальные инициалы ирландских манускриптов, так и разноцветные пальметты и цветовые переходы средиземноморского искусства. Но как знамение времени здесь появилась — а в те годы Западная империя готовится вступить в соперничество с Восточной — фигуры, занимающие целые страницы и написанные с иконографических образцов Византии (Христос на троне) и Иерусалима (источник жизни). Этой книгой было положено начало существованию так называемой дворцовой мастерской, из которой вышли другие молитвенники (молитвенник Аббевиля, вероятно, подаренный Карлом Ангильберу по случаю визита короля в Сен-Рикье в 800 году; или молитвенник Сеп-Медар де Суассон, подаренный этому монастырю в 827 году Людовиком Благочестивым), в которых проявляется, в соответствии с античными образцами, поиск модели, объемов, перспективы, всем этим будет отличаться продукция крупных мастерских — из Шампани и Тура, представлявших великое каролингское возрождение IX века.

Это было возрождение через вторичное открытие античного искусства. Возрождение в форме необычного расцвета архитектуры, особенно церковной, творцы которой, черпая модели и частично материалы в старинной архитектуре, сумели построить, как когда-то Пипин и Фулрад, цельные, обобщающие колоссальный опыт здания, ставшие образцами романского искусства. При правлении Карла Великого было построено и восстановлено огромное количество зданий: сам Лейдрад гордился тем, что восстановил церкви Сен-Жан-Батист, Сент-Этьен, Сен-Низье, Сент-Мари, Сент-Элали, Сен-Поль де Лион… Всего с 768 по 814 год было построено примерно 27 соборов, 232 монастыря, 65 дворцовых ансамблей, не считая простых молелен, таких, как часовня Теофильда, трехлопастная в плане и украшенная мозаикой в духе римских моделей, построенная им в Жермини-де-Пре недалеко от его новой резиденции в Орлеане.

Одним из главных нововведений было преимущественное исполнение литургий в ограниченных пространствах. Вспомним, что и в самом деле монастыри и кафедральные группы, унаследованные от древнехристианских и меровингских времен (времен Жюмьежа и Меца), отличались множественностью культовых зданий, одни были базиликального плана, другие тяготели к центру, между ними и распределялись богослужения литургического года. В Сен-Рикье, детище Карла и Ангильбера, имелось, как мы знаем, три церкви. Однако сохранившиеся до наших дней гравюры XVII века, копии и миниатюры XI века показывают, что одна из них — церковь Спасителя (Сен-Совёр) превосходила остальные своим великолепием: на каждой оконечности нефа, ориентированного с запада на восток, поднимаются два трансепта и две огромные башни, имитирующие античные ротонды. На нижнем и последующих этажах башен находились алтари, в связи с чем эти части здания становились своеобразными церквями в церкви, между которыми и перемещалось богослужение в соответствии с литургическим календарем. Так, на втором этаже западной башни, над великолепным ковчегом, где хранились реликвии Христа, привезенные из святых земель, все монастырское сообщество отмечало главные Христовы праздники: Рождество, Пасху, Вознесение. Таким образом, осуществлялся синтез, объединявший в единое целое центральный план и план базиликальный, как бы удлинявший здание, следуя тройному ритму (западный массив, откуда вышли приход и башни наших римских церквей, неф и восточные хоры) и придавая единый строй всем празднествам литургического года. В проекте монастыря Сен-Галлен, построенного лет двадцать спустя, заложена лишь одна церковь, спланированная также согласно тройному ритму и также украшенная множеством алтарей.

Как когда-то Пипин III в Сен-Дени, Ангильбер повелел, чтобы после смерти его погребли у западной паперти новой монастырской церкви. Этот человек, один из немногих франков, участвовавших в обновлении литературы и искусства при дворе в Ахене, явился истинным сыном каролингского возрождения. Он был другом Пипина Молодого, короля Италии, и любовником Бертрады, дочери Карла, от которой у него был сын Нитгард, в будущем историк, описавший борьбу между сыновьями Людовика Благочестивого, приходившимися ему двоюродными братьями. Прозванный в дворцовой Академии Гомером, Ангильбер оставил после себя несколько поэм, полных напыщенной риторики, что было также характерно для этого поколения выскочек от культуры. Став аббатом Сен-Рикье в 789 году, он не принял духовного сана и не отказался от посещений двора и Бертрады. И все же он оказался превосходным аббатом не только в своих земных делах, но и в духовном творчестве: написанный им труд «Institutio de diversitate officiorum» является настоящим трактатом по проблемам литургии. Этот человек, оказавшийся между двумя жизнями, двумя сословиями и двумя мирами, мог шокировать своих современников, но Карл Великий до конца дней сохранил дружеские чувства к тому, кто в 800 году сопровождал его в Рим, а в 811 году был одним из подписавших его завещание. Дело в том, что государственный интерес и интерес личный, тесно переплетенные в мозгу Карла, требовали, чтобы во главе монастыря, который он хотел превратить в лабораторию нового монашества, стоял близкий ему человек, неважно, монах или мирянин, пользующийся его полным доверием.

Однако цель, которую ставил себе Карл на протяжении всего своего правления, состояла в наведении порядка, хочется даже сказать порядков, в христианском обществе. Августинская идея о божественном порядке, согласно которой каждый из людей поставлен Богом на свое место на земле и должен выполнить выпавшую на его долю миссию, пробила себе дорогу с тех пор, как она стала основой ответа папы Захария Пипину III. Отныне было условлено, как это сформулировал Геодульф в своей поэме «О лицемерии», что «лоно церкви несет в себе три рода, отличающихся по своему порядку, но объединенных одной верой: священнослужитель на поле Господа, монах в уединении и мирянин на мельнице». Карл сделал максимум возможного, чтобы каждый был на своем месте и чтобы место каждого было ясно определено. Но будучи представителем Бога на земле, имел ли он в действительности средства, материальные и интеллектуальные, чтобы прийти к успеху?

Карл ненамного опередил Ангильбера на пути к могиле: он умер 28 января 814 года и в тот же день был похоронен в дворцовой церкви Ахена. Эйнгард приводит текст его эпитафии: «Под этим камнем покоится тело Карла, великого и праведного императора, который благородно расширил границы Франкского королевства и в течение XLVII лет счастливо правил им, умер семидесяти лет в год DCCCXIV, индикт VII, V календы февраля». Уже в 811 I оду суверен составил завещание с целью «не только обеспечить по христианской традиции разумное и организованное распределение своего богатства в форме милостыни (главным образом в пользу церквей имперских митрополий), но и особенно ради того, чтобы ясно и недвусмысленно поставить в известность своих наследников о том, что им приходится, и произвести между ними справедливый раздел без всяких споров и протестов». Эйнгард заключает: «Людовик, сын Карла и его наследник по воле Божьей, сразу после смерти отца постарался в самые короткие сроки тщательнейшим образом выполнить все пункты его завещания» [76] . К счастью для наследников и для судеб империи, Карл оставил после себя только одного подлинно королевского сына. Пипин, король Италии, умер в 810 году, а Карл Молодой, «герцог Меца», — в 81! году. Переживший их Людовик, король Аквитании, стал наследником императора: 11 сентября 813 года его отец самолично короновал его (даже без присутствия папы) императорской диадемой и организовал ему овации франкского народа, собравшегося в Ахене, как «августейшему императору».