— А районов у нас около тридцати? — справился Плотников.

— Что-то вроде того, — ответил, кивнув головой, Николай Николаевич.

— Да, Расея! — пробормотал Плотников без особого выражения, то ли удивляясь, то ли восхищаясь людьми, которые жили с ним в одной стране.

Он повернулся к Бондаренко, вовлекая в разговор:

— Видишь, Гена, какие были люди — богатыри, не мы! И доля им досталась хорошая.

— А у нас что, плохая?

— Да, жаловаться не на что, — несколько рассеянно заметил Михаил Яковлевич, — кстати, что вы там, Николай Николаевич, рассказывали интересное про второго секретаря? Вроде, он каждые пятьдесят километров пил горячительные напитки?

— Да, Михаил Яковлевич, — подтвердил водитель.

— Ген, не в службу, а в дружбу, открой, пожалуйста, мой кейс.

Бондаренко щелкнул замками и открыл верхнюю крышку. Внутри он увидел папку с документами и бутылку коньяка. Рядом лежала плитка шоколада «Аленушка» и пара лимонов в целлофановом прозрачном пакете.

— Ого, — произнес с удивлением Геннадий, — да здесь целый арсенал!

— Там в боковом кармане ножик, порежь-ка, пожалуйста, лимон и шоколадку открой. Мы люди простые, останавливаться не будем — выпьем на ходу.

Желавший поначалу отказаться от участия в совместном распитии, Бондаренко через мгновение передумал. Он сноровисто порезал лимон, вскрыл шуршащую фольгу шоколадки, открыв томно-коричневые дольки, и все это выложил на крышку кейса, предварительно застелив её подвернувшейся под руки газеткой. Так же ловко он открыл армянский коньяк и налил его в пластмассовые стаканчики.

По салону разлился густой коньячный запах. Он выпили, закусили лимоном, продолжая слушать незамысловатые рассказы Николая Николаевича. Машину чуть-чуть покачивало на поворотах, но коньяк в опытных руках Плотникова и Бондаренко не расплескивался, попадал исключительно внутрь употреблявших.

— Хорошо сидим! — сказал довольный Михаил Яковлевич, поблескивая глазами. Его лицо покраснело, щеки немного отвисли.

— Хорошо едем! — поправил Гена.

Так они и въехали в славный город Некрасово, будучи хорошенько навеселе. Какое-то время машина ехала по малознакомым окраинам, плутала по узким переулкам, между неказистыми деревянными домиками. Ворота завода — массивные, железные, выросли перед ними совершенно неожиданно.

В большом кабинете директора, обставленной старой, но добротной мебелью их уже ждал Алексей Кривозубов. Он был ровесником Плотникова, однако, в отличие от последнего, с совершенно седой головой. Его невыразительное лицо имело только две отличительных приметы: длинный утиный нос и маленькую лиловую родинку под левым глазом. Из-под старомодного пиджака выпирал солидный живот, который директор выставлял вперед, словно женщина на девятом месяце беременности.

— Миша, привет! — воскликнул он, радушно обнимая Плотникова, — как доехали? Как дорога? — не дослушав ответа, тут же продолжил, — сейчас пройдем по заводу. Я покажу свое детище. Ну а потом, пообедаем. Вечером, как положено, заказана банька. У нас при заводе хорошая…

— Леша, мы, наверное, успеем осмотреть всё до вечера, — остановил его Плотников.

— Нет, нет, и не уговаривай! Без бани я тебя не отпущу.

— Добро, сориентируемся по ходу дела, — отступил перед его натиском Михаил Яковлевич, — кстати, знакомься, это управляющий чековым фондом «Согласие» Геннадий Бондаренко. Он нам поможет.

Обед, устроенный неприлично толстым директором завода Кривозубовым, протекал в единственном ресторане города, находящемся напротив районной администрации. Как и положено, в таких заведениях, здесь был небольшой зальчик для важных персон почему-то окрашенный в розовые тона. Розовые обои, бежевые стулья, бледно-розовая скатерть. У Плотникова мелькнула мысль, что розовый цвет, должно быть, вызывал аппетит у местных начальников: и чревоугоднический, и плотский.

Несмотря на отдаленность от центра, районные повара еще не разучились готовить. Было много вкусной еды, выпивки и Плотников, под влиянием спиртного подобрел, размяк, начал предаваться вместе с Кривозубовым воспоминаниям о комсомольской молодости.

Молодость была веселой и бурной, полной романтики и приключений. Вместе с тем, она уже была невозвратимо далекой. Это последнее обстоятельство заставило Михаила Яковлевича прослезиться.

— А помнишь Леша, ту молоденькую блондиночку на сборах в Крыму? — спрашивал он приятеля, — как мы с ней куролесили! Чего только не вытворяли! Но, если надо было принять на грудь, то от мужиков не отставала. Да…компанейская девка. И представь, оказалась вторым или третьим секретарем горкома комсомола в Воронеже.

— Умели раньше подбирать кадры! — с сожалением вздохнул Кривозубов, — теперь — не то! Гонора много, а толку с них никакого. Недавно хотел взять секретаршу. Начал с ней беседовать — она говорит зарплата, то, сё. Я намекаю ей на всякие дела, а она прикидывается, будто не понимает. Нафига мне такая нужна!

— Нет, не та нынче молодежь! — констатировал Плотников, глядя влажными глазами на Кривозубова, — бабок хотят, а работать нет. Ну, так что, Леша, — перешел он к делам, — как будем приватизироваться?