Эта организация имела целью извлекать казаков из-под влияния Врангеля, увозить их из лагерей и расселять в балканских странах, как свободных граждан. Земледельческое правительство Стамболийского дало свое согласие на прием тысячи человек, тоже для разных общественных и государственных работ. Французы, спешившие избавиться от гостей, взялись перевезти эту партию. Генерал Абрамов вместо беженцев, вышедших из армии, — таких только и хотел вывозить союз, — подсунул Гундоровский полк, в который свели все, что уцелело от дивизии Гуселыцикова. Французам было «безразлично, какая тысяча ртов списывалась с их довольствия, числящиеся или не числящиеся в армии Врангеля. Болгары, принимая артель рабочих, тоже мало интересовались ее внутренней структурой.

Затея Сельско-Хозяйственного союза лопнула. Вместо того, чтобы отвлечь от Врангеля возможно больше казаков, союз, совершенно неожиданно для себя, помог главнокомандующему в его плане расселения войсковых частей по Балканам.

Одновременно с остатками 3-й донской дивизии, направившимися в Болгарию, увезли в Сербию 5000 кубанцев и небольшое число донцов (малочисленные полки гвардейский и технический).

Врангель и его штаб больше всего боялись, конечно, возвращения казаков в Россию. Чтобы не повторилось мартовских событий, оставшихся старались запугать теми ужасами, которые творятся в России и которые ожидают там всех вернувшихся из-за границы. Кубанцев, для поддержания их духа, все время утешали слухами о том, что они и так скоро вернутся в Россию, так как предстоит «десант». Будто и французы согласились, и штаб десантного отряда сформирован, и ген. Шкуро назначен начальником десанта. Врангель еще в Крыму изгнал из своей армии этого генерала, но его именем пользовались в тех случаях, когда хотели обнадежить скорой «работой» казаков с грабительскими замашками.

О России на Лемносе можно было говорить все что угодно, и говорили не стесняясь. Информационные сводки штаба главнокомандующего изощрялись вовсю и врали до отвала. Источник этих сведений был всегда один и тот же: мифические беглецы из России, прибывавшие в Константинополь. Информаторам давно уже перестали верить. Когда один из них, чиновник Н., выступил с докладом о положении в России в штабном театре перед спектаклем, его высмеяли. К его беседам на эту тему относились до того несерьезно, что офицеры пугали своих вестовых тем, что в наказание отправят их на две или на три лекции чиновника Н.

Вдруг, в начале июня, французы вывесили возле г. Мудроса, на особом щите, объявление о том, что в Константинополь прибыл «директор бакинских нефтяных промыслов» г. Серебровский и предлагает казакам и солдатам (но отнюдь не офицерам) отправиться в г. Баку на работы. Невзирая на французский караул, информаторы ухитрились сорвать объявление со щита. Однако через сутки таинственные агитаторы, не иначе, как из числа русских, развесили его по лагерям в рукописном виде.

«Решид-Паша» снова стремился к берегам Лемноса, чтобы еще раз вырвать из «стальных рядов» белого стана несколько тысяч пушечного мяса.

Он, как осьминог, насосется нашего брата на острове и уплывет. Выходится долго ли, коротко ли, опростается где-то вдалеке и опять плывет сюда, подавайте еще порцию! — описывали казаки работу этого парохода, столь ненавистного Врангелю.

Кровавый перевозчик! — шипели информаторы.

«Решид» все решит! Всю армию изрешетит! — отвечали им низы.

А ведь нет такого преступления, которое не осталось бы без наказания, — сказал мне однажды о. Андроник.

Что случилось?

«Решид-Паша» затонул. Не слух, а правда.

Чтобы несколько охладить радость штабного начальства, генерал Бруссо вывесил объявление о том, что «Решид-Паша» не затонул, а сел на мель возле берегов Лемноса, что из Константинополя вызваны буксирные пароходы и что дня через три удастся стащить его; если же он будет поврежден при этом, то вместо него на остров пришлют другое судно.

Через несколько дней целый и невредимый «Решид- Паша» уже чернел в синеве Мудросского залива.

В Баку холера. Ехать туда — на верную смерть! — сообщал «Вестник Донского Штаба».

В связи с предстоящим приездом партии казаков, из Одессы в Батум спешно вызван страшный палач Саджая, — писали константинопольские газеты.

Казаки шушукались между собой.

На убой, знамо дело, везут. Не иначе, как погибать! — вторил в тон информаторам накануне новой отправки в Россию «дидок» Василий, разливая штабным офицерам «какаву» на питательном пункте Земского союза.

До свидания… Решился… Бог с ним, с этим Ломоносом! — кричал он им на следующий день, вытянувшись во весь рост на носу паровой баржи, которая перевозила казаков с пристани на пароход.

И этот уехал! Какие кряжи сдвинулись! — с изумлением говорили в штабе, где многие знали услужливого «дидка», всегда распинавшегося в верности белому стану.

Мой вестовой Алексей Кравцов, преемник Маркуши, давно поговаривал о возвращении в Россию. В день посадки он встал очень рано, вычистил мои ботинки, согрел чай, разбудил меня и заявил:

Тоже решился! Дальше оставаться бессмысленно… Конец этой лавочке… Иной надо искать путь в Россию, только не гражданская война.

Я вполне одобрил его намерение, и мы с ним братски расцеловались.