– Всё время.

– И кто, вы знаете?

– Так господь посылает, – как само собой разумеющееся, сказала монахиня. – Он бога чтящего голодным никогда не оставит, всех накормит.

Лета чуть не подавилась куском банана.

– Нищие на паперти – самые божьи люди, – похвалила монахиня.

Лета, представившая бомжей, толпящихся по праздникам возле храмов, скисла.

– Потому что верят, что господь на этот день даст им пищи. Поел нищий хлебушка, почесался, помолился, лёг в поле и спит спокойно, утром птицы ему поют. А богатый всю ночь не дремлет, ходит, замки проверяет.

Лете, изо всех сил презиравшей богатство, такой рассказ, тем не менее, показался популистским. Впрочем, когда чай был допит, она решила, что и анонимные пакеты из супермаркета, и даже байка монахини о простодушных бомжах хорошо ложатся в её уверенность… В какую, Лета сформулировать не успела, потому что в двери вошла посетительница.

– Девочки! – обдавая сестринскую духами, сказала дама, сверкающая, как знаки зодиака, в состоятельных серьгах. – Говорят, кто-то из ваших сестёр хорошо стрижет. Мне бы отца постричь, он в третьей палате, слева. Постригите, ладно? И ногти бы тоже.

– Хорошо, – ответила старшая сестра. – Конечно, всё сделаем. Я прямо сейчас запишу.

Записывать каждую мелочь в многочисленные журналы и тетрадки было в духе сестёр, Лете это казалось занудством и бюрократией. Но беседа с дамой взмутила в Лете старое подозрение – сёстры подрабатывают, здесь тоже всё за деньги. Не могла же явно небедная посетительница так бесцеремонно просить об услуге, если бы за неё не полагалось мзды? Вызывала бы парикмахера из салона и сама стригла ногти своему папаше! «Будете убирать за моей собакой»! Нашла крайних!

– А сколько стоит постричь больного? – с вызовом спросила Лета, чувствуя себя обманутой.

– Нисколько, – ответила старшая сестра.

Лета смешалась, но не поверила – с чего она должна кому-то верить?

– Парикмахеры в дефиците, – вздохнула старшая сестра. – А чистые волосы и прическа очень способствуют настроению и выздоровлению. Французы говорят: если плохо выглядишь, вымой голову. У вас нет на примете знакомых добровольцев, кто мог бы стричь?

Лета помотала головой.

– В службе «Милосердие» есть бригада, они ездят к одиноким людям и моют их. Ведь некоторые лежат немытыми по году! В бригаде десять человек, но всего один парикмахер. На всю Москву один доброволец-парикмахер!

– Да, батюшка на собрании об этом говорил. Знаете, я подумала, что вы берёте деньги за уход, – пробормотала Лета. – Не за всё, конечно, а за дополнительные услуги.

– Мы похожи на тех, кто берёт у подопечных деньги?

– Как раз нет! Совершенно непохожи! Поэтому я и расстроилась. Неужели, думаю, и здесь кредитно-финансовые отношения.

– Доброта за денежку не царство божие, а бюро добрых услуг. Посмотрите, что здесь написано?

Старшая сестра развернула Лету к письменному столу.

– «Когда нам платят за добрый поступок, у нас его отнимают», – прочитала Лета на листке под стеклом.

– Любая из наших сестёр могла бы работать частной сиделкой, ухаживать всего за одним больным и при этом в три раза больше получать. А в отделении у неё сорок подопечных. Когда сюда впервые приходишь, то тщеславно думаешь – я дам этим людям любовь. А потом оказывается, что это они одаривают тебя, и доброе делаешь не другому, а самому себе. Так что сделайте-ка, Лета, доброе дело – помойте, пожалуйста, чашки. Порошок и губка в буфетной на раковине, сушить на этом подносе.

Страсть сестёр к чистоте и дезинфекции даже Лете, любившей гигиену работнице пищевого производства, казалась маниакальной. Всюду висели инструкции по мытью, стирке, обтиранию и обработке, для каждой вещи предназначалась своя тряпка, щетка, губка, тазик, поднос и решётка. Полотенца для рук были отглажены так, что стояли парусом. Стиральная машина крутилась без остановки, выдавая горячие горы прокипячённых трусов, футболок и рубашек для больных. В каждом подсобном помещении стояла гладильная доска, возле которой бдел с утюгом очередной доброволец. Каждую косынку полагалось не просто выгладить, а отпарить – в утюге всегда шипела вода, которую полагалось наливать из специального кувшина. Все вещи, предназначавшиеся неимущим больным, маркировались: «Брюки на резинке 52 размера», «Шлепанцы суконные 36 размера». Полки, шкафчики, лотки и контейнеры были надписаны: «Фен для волос», «Шампунь для тела», словно кто-то мог перепутать фен с блендером, а гель с носками. Возле дверей в сестринской всегда наготове стояла губчатая швабра, которой беспрерывно затирали едва видимый след от обуви или упавшую крошку.

– Зря вы нейлоновый халат купили, – заметила Лете монахиня. – В следующий раз берите хлопчатобумажный, его отпаривать труднее, но зато откипятить можно.

Когда Лета вызвалась отнести в душевую использованную надувную ванну для мытья головы в постели, оказалось, что её нужно не просто окатить водой, а троекратно обработать дезинфицирующим раствором, что заняло почти час.

Из блогов Лета знала, что в больницах всегда грязь, а пьяная санитарка с мокрой тряпкой лишь добавляет беспорядка. Но это явно не относилось к больнице, в которой работали бесплатно. Потому что за идею, догадалась Лета, но за какую – не смогла выразить.