— Не узнаёте? — Влад легко поднялся с дивнана и подошел к Сверчкову.

Вдовец натужно всмотрелся в нож и пожал плечом.

Загорайло поднес орудие к креслу Михайлова. Валентин, едва взглянув, отвалился на спинку:

— Да, конечно, это он.

— Да почему ты думаешь, что «именно он»? — возвысил голос Сверчков. — Наш, небось, где-то валяется. И, что, собственно, это означает?

— Это означает то, что я лично, осматривая комнату Виктории Владимировны по просьбе ее брата, видел этот нож на столе. Он не валялся. Лежал рядом со стопкой бумаг, и я склонен думать, что им подчас пользовались. А вот после сеанса господина Мячикова, вернее, после его смерти, нож бесследно исчез. — Тут Влад артистично повернулся на каблуках к Епифанову:

— Впрочем, не бесследно! Его нашли на отмели, у реки Яузы, аккурат напротив соседнего двора.

Загорайло приблизился к Сверчкову и стал раскачивать пакет у его носа:

— Убийца выбросил его в речку, да промахнулся. И на нем обнаружены не только следы крови, но и отпечатки пальцев.

В комнате стало так тихо, будто присутствующие разом прекратили дышать.

— Да черта с два там есть отпечатки! — захохотал Сверчков. — Дешевые трюки для слабаков.

Его лицо вдруг налилось яростью. Будто из-под маски доброго клоуна проступила звериная морда оборотня, готового сражаться за свою жизнь до последнего.

— Это не мой нож! Я никогда его не видел, и больше вы меня своими приемчиками можете не испытывать. Вон, с другими играйтесь. — Он показал в сторону Стрижова, который сидел, закрыв ладонями лицо.

— И до других черед дойдет, — прогнусавил Епифанов. Он громко сглотнул и заговорил более-менее нормально. — А оставить мы вас в покое, Анатолий Сергеевич, никак не можем. Хотим уточнить все детали убийства вашей супруги и других жертв. Вы готовы их рассказать?

Сверчков, скалясь, качал удрученно головой, будто сочувствуя всем этим людям, потерявшим остатки ума.

— Он хочет! Он все расскажет, — Стрижов отнял руки от лица и окатил тестя ненавистью из-под очков.

Все взоры обратились к Олегу, а Анна Михайлова даже привстала с дивана, но Люша мягко тронула ее за локоть, и женщина села. Быстров пресек попытку Сверчкова вскочить и с тех пор стоял в позе стражника у его кресла.

Стрижов приободрился, как на институтской кафедре.

— Некоторое время назад мне поступило предложение от Виктории Владимировны уехать вместе с ней и моей дочерью на Мальту. Она хотела оставить всю эту изматывающую суету и, вложив средства в недвижимость, часть которой сдавать, спокойно воспитывать Маргариту. Я долго колебался. Как мне без работы? Но в феврале появились перспективы — возможность сотрудничества с Мальтийским университетом и защита диссертации, которая здесь в силу ряда непреодолимых, в том числе семейных причин, все никак не могла состояться. Да, я признаю, — Стрижов вошел во вкус гладкой говорильни и даже потрясал для убедительности узким перстом.

— Признает он… Глист! — Сверчков с такой прытью ринулся с кулаками на Олега, что Быстров едва успел схватить его за низ длинной рубахи: хорошо, Роман Карзанов подоспел и защитил зятя от тестя.

— А кино не посмотрим?! Жиголо недоделанный! Альфонс безродный… Бедная моя Лизочка… На костях… Кощунники… — Когда Сверчкова, выкрикивающего нечленораздельные слова, усадили в кресло, к Стрижову обратился Сергей Георгиевич Быстров.

— Всю подоплеку с отъездом Михайловой следствие знает из дневника, который потерпевшая вела почти до последнего дня.

Он достал из внутреннего кармана распечатанные листы, скатанные в трубочку.

— Это — перевод той тетради, в которую потерпевшая записывала все на английском языке.

Лицо Стрижова вытянулось, а рот комично приоткрылся.

— Конечно, трудно восстановаить досконально без вашей помощи события того вечера, когда погибла Елизавета Стрижова-Сверчкова, но эти листы прямо говорят о том, что именно… инцидент, произошедший в Ялте между вами и вашей тещей, подтолкнул молодую женщину — в сознательном или безотчетном состоянии, к падению в пропасть. Она ведь не утонула? Она разбилась о камни, упав со скалы? Так ведь? — Быстров, стоя перед историком, говорил очень тихо и вкрадчиво.

Олег вдруг прижал кулаки к глазам и… заплакал. Обиженно, громко, с прихлебом.

Сверчков расхохотался.

— Теперь мелодраму нам представлять будет, урод. А когда Лиза плакала — ты что делал, гаденыш?!

На плечо Анатолию Сергеевичу положил руку Роман и что-то пошептал.

— Да я уже спокоен. Беспокойство было, да все вышло, — попытался стряхнуть руку вдовец.

— А вот покой мы вряд ли можем вам прописать в ближайшее время, Анатолий Сергеевич, — заявил Епифанов.

— Вы, конечно, можете изображать праведное негодование, горе и много других острых эмоций, вполне оправданных в вашей печальной ситуации. Но мы собрались здесь для установления истины. И первый непреложный факт в интересующей нас цепи — роман тещи с зятем.

— Ну хватит! — Валентин Михайлов вскочил, привычно дергаясь. — Я не могу больше наблюдать поток помоев, которые льются на голову моей покойной сестры. Вика, конечно, была эмоциональна и по-женски привлекательна, но она бы никогда… — Михайлов ткнул пальцем в направлении Алексея Алексеевича. — Никогда, вы слышите… А Толя просто сошел с ума! Вы не видите — он безумен?!

— Валентин Владимирович, — вступил Загорайло, — давайте доведем расследование до конца. И тогда вы предадитесь эмоциям.