— Не нужно недооценивать присяжных, — сказал Дэйл. — Они гораздо сообразительней, чем может показаться. Приведу вам один пример: как-то раз я вёл дело о нанесении личного ущерба; обычно я этим не занимаюсь, но тогда оказывал услугу другу. Наша позиция состояла в том, что потерпевший получил повреждения из-за неисправного ремня безопасности в машине. Так вот, во время процесса каждый раз, как я об этом упоминал, я снимал очки. — Он продемонстрировал. — Видите? Когда я сделал это несколько десятков раз, у присяжных выработался рефлекс. И потом, когда производитель машины попытался указать на другие причины, которые могли привести к аварии, я просто снял очки. Я не сказал ни слова, ничего не было занесено в протокол. Но я снял очки, и присяжные вспомнили о неисправном ремне безопасности. Мы тогда выиграли 2,8 миллиона.

— Вау!

— Если присяжные могут выучить, что «снятые очки» означают «неисправный ремень безопасности», то они также смогут выучить, что «щупальца опали» означает, что тосок испытывает отвращение. Не беспокойтесь. Я думаю, наши присяжные знают Хаска и других тосоков гораздо лучше, чем вы думаете.

— Значит, мы должны дать Хаску выступить.

— Возможно… но я всё равно беспокоюсь. В девяти случаях из десяти это катастрофа, и…

Дверь кабинета Дэйла открылась, и вошёл Хаск.

— Я хочу давать показания, — сразу же сказал, опуская свой вес на одно из тосокских сидений.

Дэйл и Фрэнк обменялись взглядами.

— Я бы не советовал, — сказал Дэйл.

Хаск секунду помолчал.

— Это решать мне.

— Конечно, конечно, — сказал Дэйл. — Но вы раньше ни разу не видели уголовного процесса; я же видел сотни. Давать обвиняемому говорить — это почти всегда ошибка.

— Почему? Каковы шансы на то, что они признают меня невиновным, если я не стану выступать?

— Никто не знает, о чём думают присяжные.

— Это неправда. Ваше теневое жюри уже проголосовало за признание меня виновным, разве не так?

— Нет, не так.

— Вы лжёте.

Дэйл кивнул.

— Хорошо, хорошо. Но даже будь это так, выпускать вас почти наверняка будет плохим ходом. Это можно делать только тогда, когда ничего другого не остаётся.

— Вот как сейчас, — сказал Хаск. Как всегда, его природный голос усиливался от начала реплики к концу, и было непонятно, утверждение это или вопрос.

Дэйл снова вздохнул.

— Надо полагать. Но вы ведь знаете, что Линда Зиглер будет иметь право подвергнуть вас перекрёстному допросу?

— Я это понимаю.

— И всё равно хотите выступить?

— Да.

— Ну ладно, — сказал Дэйл, смиряясь. — Но мы выпустим вас первым.

— Почему первым? — спросил Хаск.

— Потому что если Линда вас выпотрошит — простите мне эту метафору — то мы попытаемся исправить ситуацию с остальными свидетелями защиты. — Дэйл поскрёб подбородок. — Мы должны поговорить о вашем выступлении — обсудить, что вы скажете.

— Я собираюсь говорить правду, разумеется. Правду, всю правду и ничего, кроме правды.

Дэйл поднял брови.

— В самом деле?

— Вы этого не знаете, не так ли? — спросил Хаск.

— Не знаю чего? Что вы невиновны? Конечно, я в это верю, Хаск, но…

— Нет. Не знаете, говорю ли я правду.

— Гмм. Нет. А это так?

Хаск не ответил.

На следующий день у входа в здание Уголовного суда собралась даже большая, чем обычно, толпа репортёров. Десятки репортёров выкрикивали вопросы Дэйлу и Фрэнку, но Дэйл ничего не отвечал. Внутри зала суда возбуждение было почти осязаемым.

Судья Прингл вошла, поздоровалась, как обычно, с представителями сторон и присяжными, потом посмотрела на Дэйла.

— Защита может начать опрос свидетелей, — сказала она.

Дэйл встал и перешёл на место ведущего опрос. Он секунду помолчал, нагнетая драматизм, и потом произнёс своим низким дарт-вейдеровским голосом:

— Защита вызывает Хаска.

Зал суда возбуждённо загудел. Репортёры подались вперёд.

— Секунду, — сказала судья Прингл. — Хаск, вам известно о том, что вы имеете абсолютное конституционное право не давать показаний? Никто не может принудить вас к этому, если вы сами того не желаете.

Хаск, который уже поднялся со своего специального сиденья за столом защиты, ответил:

— Я понимаю, ваша честь.

— И никто не принуждал вас к даче показаний?

— Никто. На самом деле… — Он замолк.

Дэйл сохранял бесстрастное выражение лица, но внутренне испытал облегчение. Чему-то он Хаска всё-таки научил. Он закрыл рот, прежде чем сказать «На самом деле, мой адвокат отговаривал меня от этого», слава тебе Господи.

— Хорошо, — сказала Прингл. — Мистер Ортис, приведите свидетеля к присяге. — Хаск прошёл к месту свидетеля. Одновременно работник суда убрал оттуда человеческий стул и заменил его на тосокское сиденье.