Шрифт:
– Я не от страху плачу.
Вот те и нате!
– А от чего же, белочка?
– От радости. Думала, не увижу вас больше.
– Ну, разве можно так? Куда ж мы денемся?
– Так-то оно так, а боязно... – И добавила совсем робко, а потому еле слышно: – Молчун... А я сидом была...
– Да ну?!
– Угу. Во сне. Это плохо? Меня Пастырь Оленей накажет теперь?
Вот дуреха. Против воли собственные страхи исчезают, когда слышишь такие наивные суждения.
– Не бойся. За что тебя наказывать? Если б Сущий за сны карал, спасенных бы не было.
Гелка вытерла нос рукавом.
– Что ты видела? – спросил я и осекся. А ну как, вспоминая, вновь разрыдается?
– Я сидом была. Мы в лесу этих, как их... болгов поубивали. Корень забрали. Тот самый. Пяту...
– Пяту Силы?
– Угу.
– Ты, белочка, если не хочешь, не рассказывай.
– Нет, чего ж. Я уже не боюсь. Жалко болгов. Они не трогали никого. Песню пели. А их...
Я бросил косой взгляд в сторону Мак Кехты. Пусть попробует ляпнуть что-нибудь навроде: мохнатые твари, высшая раса, благородные цели... Не погляжу, что ярлесса, по шее накостыляю. И за мечи взяться не успеет. Перед глазами воочию предстали окровавленные бесформенные туши... Нет, не туши. Туши у зверей. Тела болгов. И злобная радость в глазах сидов, кромсающих их плоть острой сталью. Странная раса. Всех иных за зверей держит, слова доброго не скажет, а сами что творят? Ни один зверь такого не удумает. Сидов зверями назвать – всем хищникам лесным оскорбление.
Мак Кехта молчала. Продолжала держаться за голову, будто страшась, что лопнет черепушка. Вот и молчи. Все одно, сказать тебе нечего. Не оправдаешься никак.
– Потом мы на лодочках плыли, – вела Гелка дальше. – Чудные такие лодочки. Маленькие, ровно игрушки. А потом рыбина выскочила. Из-под воды. Страшенная. Ротище-то... Во! – раскинула руки, стремясь показать величину поразившей ее воображение пасти.
– Верно, белочка, верно. Это хватун-рыба. У нас ими детей пугают. Не ходи на пруд – хватун-рыба утащит.
– И утаскивала?
– Случалось, – не стал я кривить душой. – Только давно это было. Еще моему отцу его дед сказывал. Теперь их мало осталось, а может, и нет вовсе. И в прудах они не водились.
– Это хорошо. А то я в реку не пойду – боюсь.
– Да она и в реке не водится. Только в Озере. Далеко-далеко, на Юге.
– Постой, Молчун, ты ровно знал все про рыбу и про лодочки?
– Знал, белочка, знал.
– Как так?
– Я тоже сон видел. И сидом был. В той лодке, что рыба разбила, я сидел.
– Бедненький...
– Ну, уж и бедненький. Это ж во сне.
– Все равно. Жалко. А Мак Тьорл сказал, что надо быстрее плыть. И никого спасать из воды не стал. А Грайне ту рыбу пуганула мороком...
Что ж такого нужно показать хватун-рыбе, чтоб ее напугать?
– А потом мы к лошадям выбрались. Поскакали. На Север. В это, как его... Уэсэл-Клох-Балэ. У Ройга конь ногу сломал. Его бросили. Эле Утренняя Заря зверюга страшный из седла выбил. Зубы такие длинные. Полруки. Сам рыжий, как дядька Ловор...
– Клыкан. Их, сказывают, тоже сейчас не осталось. Почти...
Убедительно говоришь, Молчун, а веришь сам тому, что сказал? Наверняка клыканы с космачами еще не перевелись. Особенно здесь, в диких землях правобережья.
– Это хорошо. Страсть какой злой. Его пока убили, он еще одного успел покалечить – Ойсина из... не помню.
– Ничего. Не помнишь, и не надо.
– А потом на нас стая стрыгаев слетела. Я раньше про стрыг да стрыгаев в сказках слышала. Ох страшные...
И про стрыгаев не уверен я, что пропали, сгинули. Слишком много раз слыхал про беды, ими чинимые.
– Мак Тьорл обещал их увести... – Гелка запнулась, видно было, что и сочувствует она перворожденному, пожертвовавшему жизнью ради своих сородичей, и ненавидит его же за кровь болгов и за то, что других погибающих братьев выручить не пожелал.
– Мак Тьорлом был я, – глухо проговорил Сотник. – Не скажу, что это красивая смерть. Лучше бы... – не закончил, махнул рукой.
– Выходит, мы все один сон видели, – высказал догадку я.
– Выходит, что так, – согласился пригорянин.
Любопытно, а Мак Кехта тоже была в сновидении в этом походе? Уж ей-то не привыкать кровь невинных лить. Сама как...
Полно тебе, Молчун. Не нужно. Ее и так уже жизнь наказала сполна. Лишила всех, кого она любила. Полностью сломала жизненный уклад. Да что там говорить!
– Феанни... – позвал я.
Сида не отвечала, сохраняя прежнюю позу.
– Феанни!
Зеленые глаза, отразив блики костра, сверкнули яростно и неукротимо. Я и раньше замечал, что Мак Кехта великолепно говорит на человеческой речи. Чисто, правильно и без акцента.
– Не трожь меня, салэх. Ничего вам не скажу.
Значит, слышала все, о чем мы говорили. Догадалась, зачем с расспросами пристаю. И, надо думать, стыдно за своих стало. Хорошо, не буду ее трогать. К чему в душу лезть, теребить раны? Пусть ее...