Высокий худой мужчина с заметной сединой на висках, одетый в светло-коричневый жреческий балахон, энергично потряс пальцами, потер ладонь о ладонь и вздохнул:

– Что ж, во имя милости Сущего Вовне, приступим.

Сидевший по другую сторону низкого ложа воин нахмурился и лишь покрепче стиснул зубы. На гладко выбритых щеках заиграли тугие узлы желваков. Его вороненую, двойного плетения кольчугу прикрывал сверху бело-зеленый табард: грудь и спина могли поспорить цветом со свежей весенней листвой, рукава – белые. С жилистой шеи свешивалась витая посеребренная цепочка с бляхой, рисунок на которой изображал распластавшегося в прыжке изюбра. Герб Ард’э’Клуэна. Вкупе с протянувшимся через грудь воина тройным позолоченным шнуром он означал немалое звание владельца, а именно – капитан конных егерей короля Экхарда.

Жрец аккуратно развернул мягкую тряпицу, извлекая амулет, выполненный в виде человеческой фигурки. Не маленький амулет – ладони три в длину. На розовато-коричневой поверхности камня – весьма дорогого орлеца, добываемого на южных отрогах Восходного кряжа, – с великим тщанием изображался рисунок внутренних органов человека – сердце, печень, желудок, легкие, главные кровеносные сосуды. Однако жрецы изрядно преуспели в деле изучения анатомии человека. Не меньше, чем вальонские мудрецы. И почему только Священный Синклит терпит этот вертеп вольнодумства в пределах Озерной империи?

– Во имя Сущего... – едва слышно прошептал воин.

– Молись, молись, Брицелл, – мягко проговорил жрец. – Молись Сущему Вовне в сердце своем. Ибо только молитва от чистого сердца достигнет горнего престола и склонит божественный слух к нашей скорбной суете.

Капитан конных егерей молитвенно сложил руки перед грудью и опустил глаза долу.

Священнослужитель простер руки с амулетом над вытянувшимся на меховом покрывале ребенком. Потом нахмурил кустистые брови, сосредоточась на тяжелой задаче, и застыл.

Брицелл, конечно же, не видел тугие петли и узлы чистой Силы, исходящие из пальцев Терциела (а никакого иного жреца имперского Храма в Ард’э’Клуэне не было, да и быть не могло). Но он ощущал их присутствие тем чувством, которое предупреждает бывалого воина о занесенном сзади над головой вражьем клинке. Сила преломлялась в амулете и вливалась в худенькое тело мальчика восьми-девяти весен от роду.

Чародей повел руками над грудиной ребенка, описал круг в месте, где срастались ребра, опустил амулет чуть ниже, прочертил второй – в области пупка, а оттуда начал осторожное движение вдоль ног, тонких и безжизненных.

Капитан егерей, не уставая взывать с мольбой к Сущему Вовне, все же бросал тяжелые взгляды исподлобья на служителя Храма. И если бы этому суровому и безжалостному бойцу показалось, что жизни и здоровью его единственного сына угрожает хотя бы призрачная опасность, мгновения земного существования Терциела были бы сочтены. И для расправы не понадобился бы даже аккуратно прислоненный к изголовью кровати поясной меч в ножнах с начищенными бронзовыми бляхами. Голыми руками Брицелл управился бы с Терциелом едва ли не быстрее, чем сталью. Потому что малыш Эльвий был единственной связью между внешним миром и той толикой добра и света, что еще теплилась в душе Брицелла.

Девять лет назад трибун Брицелл, нобиль из захудалого рода с юга Империи, командующий манипулой принципов в двенадцатом Волчьем легионе, потерял горячо любимую жену. Затяжные роды. Неправильное положение плода. Малоопытная повивальная бабка. Этим, в общем-то, сказано все. Люцилла не выдержала родовых мук – что-то оборвалось в сердце. Повитуха извлекла Эльвия – едва дышащего, с головой, покрытой огромными гематомами. На первый взгляд, не жилец. Но род Постумов, из которого происходил Брицелл, не зря гордился силой духа и крепостью тела своих мужчин. Недаром считанные единицы из Постумов посвящали жизнь жреческой карьере. Львиная доля нобилей уходила на военную службу. В разные годы они прославились в рядах семнадцатого Серебряного легиона, долгое время сдерживавшего натиск кочевых племен восточной степи, четвертого Северного, нашедшего гибель в заснеженных лесах Трегетрена, третьего Лазурного, увенчавшего свои штандарты немеркнущей славой в пригорянских войнах. Выходили из Постумов и неплохие моряки, капитаны дромонов. Только воинская слава мало ценилась среди нобилей Приозерной империи. Не имеющий достаточного влияния в среде жречества род неминуемо обречен на прозябание в провинции и бедность. Даже если его мужчины сильны, отважны и честолюбивы.

Эльвий, родившийся истерзанный телом, вскоре оправился и ничем не отличался от ровесников. Рано начал ходить и говорить. Его отец, еще грустивший о смерти жены, не мог нарадоваться наследником. До четырех лет. А потом Эльвий начал проявлять осторожность в ходьбе. Особенно если предстояло подниматься или спускаться по ступенькам. Избегал сидеть на корточках, а когда, расшалившись, забывал об опасениях, падал и долго не мог подняться. Дипломированный выпускник лекарского факультета Вальонской Академии осмотрел малыша и долго молчал, не решаясь сказать правду трибуну Брицеллу. Правду, которая скоро стала видна всем окружающим. Малыш обречен обезножеть. Сказалась родовая травма. Паралич нижних конечностей, мудрено выразился лекарь. А за свою излишнюю ученость вместо платы получил по зубам.

На первый раз суд трибуна оправдал. Пожалели обезумевшего от горя отца. Брицелл отделался штрафом в пять серебряных империалов. Лекарь от души простил его и даже не настаивал на возмещении убытков от вынужденного безделья во время лечения вывихнутой челюсти.

Но с тех пор жизнь показалась Брицеллу горше полыни и хинной настойки. Едва ли не все жалованье уходило на оплату услуг как знахарей и шарлатанов, так и истинных врачей. Эльвий, оставаясь смышленым мальчонкой, наделенным живым и острым умом, стал прикованным к постели калекой. Его вид вызывал у отца вначале щемящую жалость, потом тупую злобу. Всех лекарей прогнали взашей. Трибун начал пить.