– Где ты, Вырвиглаз? – воскликнул Крыжак. Он, казалось, и не напугался ни капельки. Играя ножом, вовсю крутил головой, выглядывая, должно быть, того ардана, что навел стражников.

Добрец молчал по обыкновению. Только сипло выдыхал на каждый взмах скамьей. Стражники, коих охватил уже настоящий охотничий азарт, вились вокруг него, так и норовя коснуться железом.

– Ты, ты и ты, – крикнул опомнившийся десятник, пихая в плечи ближайших к себе воинов, – живо в обход, через кухню!

С утробным вскриком отлетел наиболее ретивый стражник, застыл на полу смятой тряпичной куклой.

Ловким тычком каблука Добрец обломал у самого лезвия еще одну глевию.

Трое, названные командиром, рванулись во двор.

Ергес понял, что сейчас последний путь к спасению будет отрезан, и со всего маху ударил харчевенника головой в живот.

Дух из Горхана вылетел со свистом, и они вдвоем кубарем выкатились из зала.

Последней запомнившейся бортнику картинкой был рыжий Вырвиглаз, крадущийся по придвинутому к стене столу. Из-под рыжих усов поблескивали оскаленные клыки, острие ножа мелькало в пальцах, устремляясь то к потолку, то к полу.

– Куда! Воровское семя! – заорал хозяин харчевни. – Держи!

Он попытался уцепиться за одежду Ергеса, но парень вскочил на ноги, для верности припечатав кулаком в распяленный криком рот. Слова Горхана захлебнулись бульканьем. Ергес перепрыгнул через него и, пробежав чадную, жаркую кухню, вырвался в промозглую сырость осеннего вечера.

Совсем рядом, в двух шагах, подбадривали друг друга окриками стражники. Ергес затаился за углом лабаза, а когда они скрылись в доме, одним прыжком махнул через плетень. И помчался к Ауд Мору, полной грудью втягивая стылый воздух.

Он не видел, как стражники киданули под ноги Добрецу вторую скамью. Веселин попытался ее перепрыгнуть, но зацепился носком сапога и упал. Тут же сверху навалились арданы, замелькали кулаки. Сбитого с ног лесного молодца били с усердием, вымещая обиду за первоначальный испуг.

Крыжак метнулся в кучу-малу, замахиваясь ножом. И тут ему на плечи котом-переростком, чудищем из северных дебрей – клыканом, слетел Вырвиглаз. Его клинок ударил дважды, почти без промежутка.

Веселин зарычал от боли, выгнулся, выплюнул на бороду кровяной пузырь:

– А-а, сука арданская!

Вырвиглаз пырнул еще раз. Оскалился страшно – стрыгай бы увидел, напугался. Опять замахнулся:

– Сдохни, мать твою через плетень...

Бросив нож, Крыжак с силой откинулся, падая навзничь, ударил ардана спиной о стену. Закинул руки назад, попробовал поймать Вырвиглаза за голову, чувствуя, как с каждой вытекающей капелькой крови уходит собственная жизнь.

Подскочивший пузатый десятник с размаху пнул веселина поддых. И второй раз, разбивая губы, по лицу.

Вырвиглаз вскочил – сгорбленный, нож острием вперед в опущенной почти до колена руке. Опасливо отшагнул от Крыжака.

Но тот уже не шевелился.

Избитого, но еще сопротивляющегося Добреца скрутили вчетвером, стягивая локти ремешком за спиной.

– Что ж ты, братка, – с трудом переводя дыхание, возмутился десятник, – сам говорил – живыми брать, живыми?

– Да хрена ли нам с двумя делать? И один сгодится, – махнул рукой Вырвиглаз, выпрямляясь. – Сопляка отпустили?

– А то!

– Вот это здорово. Теперь он нам главную добычу приведет. Самого Живолома.

– Чой-то я не пойму, братка, что он так тебе взнадобился?

– А не простая птица. Видал бы ты, как трейговский капитан его словить хотел. Да не сдюжил. А мы, братка, и сами с усами...

Вырвиглаз запрокинул голову и хрипло рассмеялся.

К нижнему течению Ауд Мора тенистые дубравы трегетренского левобережья сменяются степным привольем Повесья. Простор! Скачи где хочешь. Лишь не забывай объезжать широкие извилистые балки, заросшие непролазным терном и шиповником – гледом и шипшиной по-веселински. Да не влети со всего маху конем в скрывающиеся под сплошной желтовато-зеленой скатертью ряски старицы – дно вязкое, илистое. Да не нарвись на сурчиное поле. К слову сказать, сурков в Повесье тоже по-своему кличут – байбаками. В том месте, где стая байбаков решила поселиться, скакуна лучше всего на шаг перевести. Не ровен час, провалится копыто на скаку, полетят кубарем через голову конь и всадник – добро, если шеи и один, и другой не сломят. А так – вольному воля. Отпускай поводья.

Но и ровной веселинскую степь никто не назовет. Просто язык не повернется. Холмы да буераки, пригорки и логи, обрывистые берега узких речек, притоков Отца Рек. И так – пока не встанут вблизи окоема горы Грива. Приземистые, пологие, заросшие грабняком, а ближе к вершинам и ельником. У их подножия и славный город Весеград приютился.

Обилие вольной земли – захотел, бери да распахивай – давало королевству Повесье силу и надежную уверенность в завтрашнем дне. Выпасаемый на изобильных травами лугах скот составлял гордость и основу воинской мощи. Ибо любимейшим животным был у веселинов конь. Даже молились здесь не Огню Небесному, как в Трегетрене, и не Пастырю Оленей, как в лесистом Ард’э’Клуэне, а Матери Коней.