— Значит, договорились. И обязательно узнай, далеко ли этот участок от океана. Я вернусь сегодня, вероятно, пораньше. Где-нибудь около шести.

— Ты все еще сердишься на меня?

— Вовсе нет. Это не в моем характере.

— Послушай, мне нет дела до Джой. Я говорила просто так, ладно?

— Ладно. — Он обнял меня, лизнул в щеку и чмокнул.

Через несколько минут вошла Роберта, одолжила у меня мой любимый черный пояс и тоже на прощание чмокнула.

Когда они ушли, я позвонила Джой, но телефон у нее не отвечал. Я снова забралась в постель и попыталась заснуть. Но когда тебе за сорок, после завтрака не так-то легко уснуть. К тому же из головы у меня не выходила Джой.

Предположим, что она права. Предположим, мужчины и вправду хотят, чтобы мы — женщины, принадлежащие к средним слоям общества, — прислуживали им, сохраняя тем самым их власть над нами да и всем остальным миром.

И поэтому они ввели социальную помощь (хотя связь тут, разумеется, на уровне подсознания). Никто, даже самые отъявленные мужененавистницы не могут утверждать, что сделано это намеренно. И все же поразительно, что два крупнейших события, происшедшие в жизни общества в этом веке — предоставление женщине равных с мужчиной прав и постепенное исчезновение прислуги, — совпали по времени.

Несколько удивляет и то, что параллельно с этим у целого общественного класса — неквалифицированного персонала, из которого могли бы выйти няни, кухарки, горничные и так далее, тяга к работе была задавлена мизерными пособиями по безработице от внезапно подобревшего правительства.

И вот результат: женщинам предоставляются равные права и «свобода» — им даже дозволяется получать огромную зарплату — при условии, что они по-прежнему будут связаны по рукам и ногам домашним хозяйством, уходом за детьми и оказанием уймы различного рода унизительных услуг своим мужьям. Таким образом, у них не остается ни сил, ни времени, ни достоинства, а значит, они не могут представлять собой существенную угрозу власти мужчин.

Вот почему часто можно слышать, как какая-нибудь женщина, занимающая высокий пост, вымотавшись до изнеможения, жалуется: «Мне нужна жена» (говоря это, разумеется, в шутку и не замечая всей жестокости этой фразы). Так что в конечном итоге никаких перемен не произошло.

Реальная власть по-прежнему остается в руках мужчин, они заправляют миром, в котором, если верить данным статистики, количество изнасилований и случаев избиения жен только возросло — в Америке, по крайней мере, — что свидетельствует также и о том, что мужчины стали более жестокими.

Теперь я боюсь мужчин гораздо сильнее, чем в юности, в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов. В течение двух десятилетий я только и вижу на экране телевизора и кино как они без конца избивают и насилуют женщин, стреляют, избивают и подвергают друг друга пыткам, совершая все это с такой жестокостью, какая и не снилась представителям животного мира, и мое мнение о мужчинах в корне изменилось. То, на что они способны, вызывает во мне ужас.

Джой, которая всегда умела видеть дальше своего носа, понимала, что своими россказнями о жестокости мужчин и покорности женщин попала в струю. Она интуитивно почувствовала, что чем увереннее в себе, образованнее и, соответственно, опаснее будут женщины, тем большей популярностью будут пользоваться мужской садизм и жестокость. (И тем легче будет добиться того, чтобы издательский мир, где все еще главенствуют мужчины, вкладывал деньги в ее сочинения — разумеется, опять же подсознательно). Ее книги, будь в них одни лишь сцены насилия, без этой тошнотворной примеси секса, были бы также жизнеспособны. Потому что изнасилования, драки и пытки по-прежнему остаются любимыми развлечениями публики. В самом деле, разве не насилия являются лейтмотивом боевиков, всех этих «Пороков Майами» и фильмов Брайана де Палма, великолепно поставленных, не говоря уже о целой серии садистских бредовых фильмов с Рэмбо?

Спращивается, для чего все это новомодное, умопомрачительное кровопускание?

Масса людей полагает, что они доставляют публике то же наслаждение, что и публичные казни и порки в былые времена. Другие же утверждают, что современное технократическое общество поражено неизлечимой болезнью и подобными развлечениями мы сублимируем это болезненное состояние. А по-моему, все это для того, чтобы перепугать нас до смерти. За всем этим насилием мне лично чудится злобная угроза: «Видите, девочки, какие мы страшные. Поэтому, девочки, не испытывайте наше терпение».

СЛУШАЮСЬ, СЭР!

Все, что пожелаете. Приготовить вам кофе? Облизать за вас марки? Вашу задницу?

Ей-богу, милые мои, я думаю, это просто замечательно, что женщины, закончившие колледж и наделенные недюжинным умом, работают прислугой. Я полагаю, им неслыханно повезло, что после работы они должны нестись домой на всех парах, чтобы заняться там ужином, стиркой и уборкой квартиры. Женщины ведь обожают вкалывать вдвое больше мужчин. Женщины терпеть не могут отдыхать. Женщины просто созданы для страданий. И если какая-нибудь из них зарвется, щелкните ее по носу да пригрозите хорошенько, и (вот увидите!) она тут же исполнит все как надо.

Когда мне было одиннадцать, в нашем доме была служанка-шведка — Ханна. Она сбежала от своего мужа-пьяницы, постоянно избивавшего ее. Однажды он явился за нею к нам, и моя мать выдворила его вон. И вот что примечательно: он перед ней спасовал.

Вот чего мне никак не понять: неужели получать пособие по безработице от равнодушных и сытых чиновников кажется занятием более благородным и независимым, чем работа на человека из плоти и крови — женщину из средних слоев общества, супругу, мать?