— А вы? — взгляд хозяина переместился на исцарапанного в кровь аптекаря. Жорик шмыгнул носом на манер первоклассника. Ему было плохо и больно. И очень, очень неудобно.

— Я? Просто зашел. Поговорить. Я много про вас слышал…

— Врет он! — обрадованно воскликнул Горошкин. — Он себе все хотел захапать, и Машинку, и камни. И производить живую воду в промышленных количествах!

— Глупости, — смутился Жорик. — Вот, спросите у молодого человека.

Гриша как раз вернулся в комнату.

— Да, он, кажется, хотел с вами поговорить.

— Ну-ну. — Взгляд Станислава Аркадьевича стал еще более печальным. — А зачем же вы у кота игрушку отняли?

— Я думал, может, это нужное что-то…

Щеки Жорика залились краской.

«Кепка», не дожидаясь, когда его начнут расспрашивать, заговорил сам:

— А че сразу я? Это вот он! — толстый палец уперся в побитого Горошкина. — Он нас нанял, чтобы, значит, Машинку… эту вот… забрать и к нему перевезти…

— Кругом предатели, — прошептал Горошкин.

Тихо, но все услышали.

— Ох, — побледнел вдруг Гриша, — а Танюшка-то! Она за полицией побежала, а за ней их второй выскочил…

Оба, и журналист, и хозяин квартиры, сорвались в коридор, но никуда бежать уже было не надо. Дверь открылась, за ней стояла гордая Таня и два человека в форме.

Она представила:

— Познакомьтесь, это мой отчим, дядя Слава. А это его друг дядя Иван. Они в полиции работают!.. Эх, жалко, лысый сбежал.

— Сбежал? — удивился Станислав Аркадьевич.

— Ну, да. Я его на выходе дверью приложила, он в снег бухнулся. Грохот был! Но пока домой бегала, он, наверное, очухался и уполз.

— Ну проходите. — Станислав Аркадьевич впустил новых знакомых в комнату.

И тут все увидели, что Горошкин стоит возле машинки и злорадно улыбается.

— Сейчас крутану! — крикнул он. — Я псих, отойдите на безопасное расстояние!

— Отойдите, — обеспокоился Станислав Аркадьевич. — Не ровен час, крутанет. Я не могу предположить последствия.

— Почему? — удивился Гриша. — Сами же говорили, проницаемость — односторонняя. Ну, напустит воды… так пол-то все равно мыть.

— Эй, — быстро заговорил изобретатель. — Отпусти ручку! Я эту штуку перенастроил. Слышишь? Она недоделана! Можешь ведь пропасть, дурья твоя голова!

— Это блеф! — азартно воскликнул Горошкин и все же сделал то, что собирался. Машинка застрочила, аккуратно, стежок к стежку сшивая миры. Силуэт Горошкина замерцал, начал таять. А на его месте, в луже мутной воды стало проявляться нечто крупное и серое.

— Тюлень! — опознала Таня новое действующее лицо. — Какой милый! Тюленьчик!

— Двусторонняя проницаемость! — воскликнул Гриша. — У вас получилось!

— Говорил же, не успел доделать! — всплеснул руками Станислав Аркадьевич.

— Е! — ухнул «Кепка». — В тюленя превратился! Не надо меня в тюленя! Только не в тюленя! Лучше в полицию!

Жорик, пока все отвлеклись, попытался пробраться в прихожую, но бдительные полицейские не допустили.

— А куда мы его теперь? — Таня попыталась подойти к зверю, но тот испуганно закричал и отступил к стенке. — Он же совсем дикий!

— Может, в дельфинарий? А как быть с Горошкиным? Нельзя же его там оставлять? — Гриша сказал это, а потом подумал, может, было бы и неплохо.

— Ой! Нельзя! — Тане стало жалко доцента, попавшего к тюленям. — Надо его вернуть.

— Выход один. — Станислав Аркадьевич посмотрел на мокрого зверя внимательно и печально. — Придется учить его пользоваться швейной машинкой!

Горошкин за сутки не сдвинулся с места. Кругом были тюлени, много, много тюленей. Они лежали так тесно друг к другу, что Антон Савельевич боялся пошевелиться, чтобы не потерять свой кусочек свободного пространства. Именно благодаря этому его и удалось вернуть живым и почти невредимым.

Станислав Аркадьевич за вечер устранил все недоделки, а Вафля, как назвали тюленя, оказался скотиной сообразительной, и уже на следующий день смог мордой крутануть ручку «Зингера». Дело не обошлось, конечно, без привязывания к ручке сырой рыбы, зато с тридцать третьей попытки она уверенно сдвинулась с места. Этого оказалось достаточно.

Мокрый и жалкий, в слегка пожеванном плаще, доцент сидел в углу комнаты и таращился на окружающих.

— Тюленьчик был лучше, — безжалостно констатировала Татьяна. — Он добрый был. И покладистый.