Ничего не получалось. Выходило, прав Лев Христофорович — без науки ничего нельзя открыть, придумать, создать. И от этого становилось особенно обидно — ведь старался-то не для себя, для всех!

— Для всего человечества старался! — с трагизмом произнес Саша, сердито отпихнул небольшой губчатый камень в сторону и подпер подбородок кулаком.

Ну не идти же на старости лет учиться в институт?! Если бы молодость вернуть…

— А чтобы ее вернуть, я должен завершить мой опыт! Замкнутый круг какой-то! — даже плакать захотелось. Но этого делать было никак нельзя. — Еще чего, взрослый мужик и в слезы! — смущенно пробормотал Саша, глядя в окошко на проходящие мимо ноги.

Ноги были самые разные, иногда даже очень красивые, и это сбивало с рабочего ритма. Грубин вскочил, резко задернул шторки и вернулся к столу. Бросил косой взгляд на неприметный камушек и принялся судорожно разматывать забинтованный указательный палец, затем долго и придирчиво рассматривал уже подживший порез, поковырял пальцем, отчего выступила ярко-алая капелька. Явно удовлетворившись увиденным, Грубин прижал к ране камень, подержал немного. И снова ничего не произошло.

Оставался еще один способ, самый верный и самый последний. Вон он на столе стоит, в граненом стаканчике. Верный — потому что уж он-то давал стопроцентную гарантию успешности эксперимента, последний — потому что если опыт не удался, проверять дальше будет уже некому.

Александр задумчиво поболтал жидкостью в стакане, глядя сквозь грани на свет из окна, — подумать только, ведь выглядит как самая обыкновенная вода, а на деле — сильнейший яд. Потом столь же задумчиво посмотрел на камень. Отставил стакан и вновь принялся рассматривать порез на пальце. Рисковать как-то не хотелось. Нет, решительно приходится признать, что эксперимент не удался! А ведь уже даже название камню придумал — «Исполнитель». Грубин схватил результат своего опыта и с силой запустил в окно. Камень снайперски пролетел между шторками и слышно упал на мостовую, прямо под гладкий валец асфальтоукладочного катка, который поставил жирную точку в неудавшемся эксперименте, проехав прямо по упавшему под него камню. Крак!

— И никаких следов. И правильно, — пробормотал Саша, — а то Минц опять будет лекцию читать… — и быстро принялся убирать со стола.

Сжимая под мышкой портфель — подарок жены к годовщине свадьбы, — Корнелий Иванович решительно шагал на работу. Было жарко, просто нечеловечески жарко, и Корнелий Иванович то и дело останавливался, доставал из нагрудного кармана носовой платок, протирал лоб и намечающуюся лысину, убирал платок обратно и только после этого двигался дальше.

Перед стройконторой стоял асфальтоукладочный каток, перегородив вход в здание.

— Михалыч! — Удалов покрутил головой, пытаясь найти нарушителя. — Михалыч, ты своего бегемота убери с дороги, пройти нельзя…

Но Михалыч откликаться не торопился, а пролезть между катком и стеной дома для Удалова было проблематично, хотя поначалу он оптимистично решил-таки просунуться в дверь, однако после первой же неудачной попытки решил больше не рисковать.

Корнелий постоял мгновение в раздумьях, в очередной раз вытащил платок — хотелось в свой кабинет, там вентилятор — промокнул лоб и метнулся за угол. Так и есть! Михалыч стоит у пивной бочки в очереди! Пьет! Опять пьет, а ведь впереди рабочий день!

— Михалыч, а ну иди сюда! — Корнелий Иванович даже притопнул ногой в сердцах.

Но Михалыч лишь лениво повел глазами в сторону ругающегося начальника и продолжил стоять в очереди.

— Михалыч!

— Корнелий Иванович, жарко же, организм просит пива… — меланхолично заметил водитель катка.

— Какое пиво?! Ты на работе!

— Правильно, — тут подошла очередь Михалыча, он взял кружку, огромную, до краев заполненную темно-коричневым напитком с пеной, переливающейся через край, и с наслаждением глотнул. — Правильно, Корнелий Иванович! Дорогой ты мой человек, правильно! Потому и пью по чуть-чуть. Потому что на работе. Но сил моих уже нет, жара такая, — он взял вторую кружку и протянул Удалову. — Вот попробуйте, Корнелий Иванович, и сразу жизнь-то и наладится!

— Ты лучше крокодила своего от дверей убери, мне в контору нужно, звонить будут. И-и-и… — он покрутил пальцем перед огромной, крутобокой кружкой, — завязывай. Попадешься когда-нибудь.

— Пивко, стало быть, не будете? Зря, — Михалыч поставил на прилавок пустую кружку, вытер о штаны руку и, сжимая в руке вторую — полную до краев, двинулся, широко улыбаясь, к катку.

— Что ты все веселишься, вот что ты веселишься? — продолжал кипятиться Корнелий Иванович.

— А почему бы и не повеселиться? Как известно, делу — время, потехе — час. А рабочее время еще не наступило, дорогой мой Корнелий Иванович. Еще целых пять минут, целых пять минут, а Михалыч уже на работе, пиво пьет… Тьфу, работает! — он поставил кружку у педалей, влез в кабину, устроился поудобнее и вновь вооружился напитком.

Удалов пару секунд молча наблюдал за всеми манипуляциями работника, потом в сердцах махнул рукой и быстро-быстро двинулся в сторону аварийного выхода.

— Сейчас допью и сразу начну работать, — вслед прокричал Михалыч, но Корнелий Иванович лишь еще раз рубанул рукой воздух и засеменил прочь. Михалыч гипнотизирующе посмотрел на пиво, с жалостью — вслед стремительно удаляющемуся начальнику, крякнул и решительно осушил кружку, еще раз крякнул и полез наружу. — Не дадут спокойно выпить перед началом рабочего дня, понимаешь, — добродушно проворчал он себе под нос. Но Корнелий Иванович исхитрился услышать ворчание.