— Корнелий Иванович, ты успокойся и обстоятельно все расскажи, — посоветовал профессор. — Я ничего не понимаю…

— Я и сам ничего не понимаю, — Удалов схватился за голову, тут же охнул и потер плечо. — Прострелило меня тут, — пояснил он и тут же вернулся к наболевшей теме. — Выполняю все, о чем ни попросят. Это же ужас какой-то.

— Кто просит? — поинтересовался из угла комнаты не замеченный Удаловым Саша Грубин.

— Все… — простонал Удалов. — Кирпичи задержали, я ничего, разрешил. Стройка горит, но я разрешил! Какая-то девчонка просила собаку, я купил — за собственные деньги. Незнакомому ребенку. Дома все переделал, соседям, друзьям. Что ни попросят, все делаю. Но это стало последней каплей!

— Что стало последней каплей? — Лев Христофорович по-отечески приобнял вконец расстроенного Удалова за плечи, усадил в кресло, налил чаю.

— Пришел ко мне какой-то местный делец, кирпич захотел купить. Наш, со стройки! Продай, говорит, мне его под видом битого, а деньги себе в карман положи.

— А много денег предложил? — не удержался Грубин.

— Ах! — отмахнулся от Саши Корнелий. — Я согласился! Я… согласился! — он всхлипнул. — Спасите меня, люди добрые! Что же это происходит? Спасите меня, — и прошептал-прошипел: — Он же через две недели придет подробности оговаривать! Спасло только то, что кирпич еще не привезли с завода. А то я бы его прямо сейчас ему продал.

— То, что кирпич пока не продан, — хорошо, — философски заметил Саша. — А с чего все это началось?

— Не знаю, — убитым голосом ответил Удалов.

— А ты вспомни, — Минц долил Удалову чаю. — А мы обязательно разберемся.

— Разберитесь, родненькие, разберитесь. Лев Христофорович, — Удалов умоляюще прижал руки к груди. — Вы же голова, профессор. Придумайте, как меня спасти. Почему я вдруг таким безотказным стал?

— Да ты всегда такой был, Корнелий Иванович, — заметил Минц. — Все всегда пользуются твоей добротой.

— Все всегда пользуются моей добротой, — повторил Корнелий Иванович. — Все пользуются моей… Вспомнил! «Все пользуются моей добротой»! Вспомнил! Все началось одним утром…

И он рассказал, как пришел несколько дней назад на работу, вход в стройконтору был закрыт асфальтоукладочным катком. Грубин при этих словах как-то немного побледнел. А когда Удалов, ведомый твердой рукой Минца, не позволявшей ему упустить ни малейшей детали, дошел до непонятной грязно-розовой жвачки на катке, то и вообще побелел.

— На катке? Но этого не может быть! — Грубин умоляюще взглянул на Минца. — Просто не может быть! У меня же и образования нет! Но… Лев Христофорович, я, кажется, знаю, в чем здесь дело…

— Да? И в чем же? — поинтересовался Лев Христофорович.

— Я философский камень делал … — зажмурившись, выпалил Грубин.

— И как? — прищурился Минц.

— Как видите… Раны он не заживлял… Ну, я его в окно-то и выкинул, а там как раз каток ехал. Он его и переехал… — виновато засопел Грубин и тут же гордо вскинул голову: — Но ведь получилось! Получилось! Корнелий Иванович вдохнул пыль и сам стал этим… — он помахал перед носом пальцем, — этим… «Исполнителем»… камнем… Он же желания исполняет! Ему цены нет! Его надо беречь!

— Его, может, еще на опыты сдать надо… — взорвался Минц. — Ты понимаешь, что ты наделал?

— Не надо меня на опыты, — испугался Корнелий Иванович. — Просто сделайте меня, как раньше, а?

— Тихо! — одновременно приказали Саша и Минц. И Удалов послушно замолк.

— Я тебе говорил, что без образования в науке делать нечего? Говорил… что ж ты наделал? — укоризненно посмотрел на друга Минц. — Он желания исполняет собственными руками! Чужие желания — своими руками.

— Но ведь, Лев Христофорович, вы это сможете исправить?

— Смогу, — просто согласился Минц. — Смогу. А ты заодно посмотришь, как работают настоящие профессионалы. Корнелий Иванович, мне у вас кровь взять нужно. И хорошенько подумать…

Удалов молча протянул руку, отчаянно моргая глазами.

— Ох, боже мой. Говорите, Корнелий Иванович, говорите, — сообразил Минц. — Нужно быть осторожнее при вас, а то так что-нибудь брякнешь… идите домой, отоспитесь. Как только будет готово, я дам знать.

— Я завтра зайду, узнаю, как дела? — жалобно, с надеждой спросил Удалов.

— Да. Нет! Завтра у меня гости, — вспомнил Минц, — будет сам Орехов, артист, кумир женщин в возрасте от 18 до 100, мне будет некогда.

— А как же я? — позволил себе напомнить Удалов. — Кирпич же…

— Я знаю. Послезавтра приходите, оба, — решил Минц. — К этому времени все сделаю.

Через два дня гордый Минц продемонстрировал Удалову и Грубину маленькую пробирочку с голубоватой жидкостью.

— Здесь антидот, так сказать, — довольным голосом пояснил он.