Поппель не раз проезжал землями литовскими, знал непроходимость их дорог: чащи да болота, пни да кочки. Всё это поздней осенью сдобрено сизым туманом. Но то был путь из Польши, по которому рыцарь добирался аж до берегов Чёрного моря. Из ливонского Дерпта ехать в Вильно, хоть и не так далёк тот город, рыцарю ещё не приходилось. Вот и затерялся он с двумя слугами в чащах непроходимых. Хорошо ещё медведей в берлоге не потревожили. А вообще, кто знает, что лучше: медведями быть растерзанными или в плен к московитам попасть?

Обнаружили Поппеля холопы из сельца Печоры. Донесли наместнику в Псков. Ничего не понял наместник государев. И не литвин, и не ливонец, и не поляк, и не татарин. Так кто же он?

Выслал стрельцов. Те привезли иноземца на ясные очи.

Тут и грамота Фридрихова сгодилась. Не такие уж невежи московиты!

Через три дня послание наместника вместе с грамотой – гонцы чуть не загнали коней насмерть – вручили Иоанну Васильевичу. Вызвал государь Фёдора Курицына. Тот горазд читать немецкие штучки.

– Посол императора земли германской Фридриха, – доложил дьяк.

– Какой же посол императора со свитою в два человека? – подивился Иоанн Васильевич. – А дары где, ежели посол?

Позвали грека-проныру Юрия Траханиота, слугу царевны Софьи, а ныне – дьяка. Юрий, тот хитрей всех, потому и вышел из греков в дьяки.

Долго думал Юрий Траханиот. У государя желваки на щеках побелели.

– Собери, государь, Иоанн Васильевич, бояр на совет, – мудр Юрий Траханиот, зело мудр.

Три дня ждёт ответа немецкий рыцарь фон Поппель, не то посланник, не то странник, а может, и вражеский лазутчик. Непонятная птица, одним словом.

Поселили в лучшей избе, а для него – хуже хлева. На окнах вместо стёкол, бычий пузырь, печь не топят, кормят – лишь бы с голоду не сдох. Полмира объехал Поппель: и в Англии был, и в Испании, и в Португалии, и французские, и итальянские города успел посмотреть. Но такого с ним не случалось. Вспомнил. В Венеции после посещения дожа, обокрали.

Холодным потом облился. Залез под куртку. Нет, на месте кошелёк с золотыми дукатами. Он то и согревает. Вдруг крамольная мысль закралась в душу: «А если жизни лишат, на кой оно нужно, это золото? Будь оно проклято!»

Поппель кулаками в дверь стучит, кричит диким голосом. И на немецком, и на польском, и даже на французском. Никто не отзывается.

Наконец дозволили ехать. Три пристава из Москвы златоглавой, да на санях резных, в Печоры прикатили. Решила дума боярская привезти Поппеля в стольный град. А как приедет, допрос учинить. А как докажет, что посол немецкий, то и принять могут государь Иоанн Васильевич. На случай, что и вправду посол, выслали провиант: трёх баранов, десяток перепелов, три хлеба да кадку мёда. Не приведи Господь, помрёт в дороге – путь до стольного града неблизкий. Встречать немца в Москве велено Курицыну.

Фёдор Васильевич предупреждён был, что немец до ворот Кремля не допущен, а посему в двух верстах от златоглавой ночует. Там ждёт большого человека от Великого князя Московского.

Взору Фёдора Васильевича, ранним морозным утром приехавшего за Москву-реку с добрым десятком молодцев, открылась такая картина.

Посреди дороги стояла телега, на ней скирда с сеном. Два пристава раскидывали пучки соломы, пока, наконец, не добрались до Поппеля. Немец был укрыт двумя медвежьими шкурами да конской попоной. Рядом с санями, по обе стороны от них, слуги жгли костры, якобы для господина своего. Но ясно, что огонь согревал только морозный воздух да промозглые кости подданных Фридриха Третьего. Наконец сам Николай Поппель показался из возка, запустил худющие руки, обсыпанные веснушками, в рыжие кудри свои, чертыхнулся несколько раз на немецком, почему-то поминая Дракулу, вскочил резво и стал отряхивать камзол, платье, сапоги – везде, как и в кудрях золотых, торчала солома.

Приставы, показывая на Курицына, дали понять, что он и есть тот большой человек, от которого зависела судьба рыцаря.

Государев дьяк, как того требовал дипломатический этикет, спешился и ждал, когда немец подойдёт ближе. Затем сделал несколько шагов вперёд. Поклонился… Но сделал так, что поклон немца состоялся на мгновение раньше. Нельзя умалить величие Великого князя Московского.

Потом Курицын произнёс на немецком небольшую речь. Рассказал о могуществе Московии и обо всех землях, покорённых Великим князем.

Затем оба вскочили на коней, теперь Курицын чуть раньше. Знал, допусти промах – любой из его окружения тут же в государеву тайную службу донесёт. Бросил дьяк острый взгляд на добрых молодцев. «Нет, всё хорошо идёт. Не зря при дворе короля угорского выездкой занимался».

Москва открылась Поппелю неожиданно, только выехали за околицу небольшой деревеньки. Насколько хватало глаз, вплоть до горизонта раскинулся большой город. Серебряной лентой его посредине разрезала река, за ней на холме возвышалась мощная белокаменная крепость с многочисленными башенками и бойницами. Из-за неё, будто игрушечные, выглядывали золочёные маковки куполов многочисленных церквей. Сияние и блеск, производимый ими, слепили глаза так, что удивлённый рыцарь непроизвольно прикрыл лицо рукой в кожаной перчатке.