В назначенный час в залу входили три экзотичные фигуры.

Впереди, в красной куфии до пят, раскрытой на впалой груди, семенил маленькими ножками наместник. Развивающиеся парусами фалды его одежды едва касались голубой глади пахнущего свежей краской пола. Острые носки красных сафьяновых сапожек рассекали воздух с невиданной скоростью, казалось, он летел, как ялик по Москва-реке, ловко лавируя между столами-островами. Сзади, осторожно переставляя ноги в чёрных высоких ботфортах, боясь наступить на полы платья наместника, шёл, спотыкаясь, как лошадь со спутанными ногами, долговязый немец в новом, начищенном гуталином кожаном камзоле и широкополой шляпе с высокой тульей. Казалось, он вот-вот переломится пополам и рассыплется на составные части, собрать которые предстоит третьей фигуре. За ним неотступно как тень, ступая мягко и неслышно, шёл Фёдор Курицын, одетый в чёрный кафтан, расшитый на плечах и спине серебряными узорами в виде северных цветков с короткими листьями, в чёрные сапоги и черную соболью шапку. Ни дать ни взять скромная славянская тень высокопарного Запада, только выглядела она добротнее оригинала.

Не дойдя трёх шагов до стола Великого князя, наместник обнажил лысую голову, поклонился в три погибели и произнёс:

– Позволь, Великий господин государь всея Руси, представить тебе немецкого рыцаря Николая фон Поппеля. Извини, что отрываем тебя от трапезы.

Фёдор Курицын тихо переводил гостю слова Патрикеева.

Рыцарь снял шляпу и, размахивая ею, склонился в долгом поклоне.

– Что привело тебя, Поппель, в наши земли? – вопрошал государь.

Немец попытался произнести заранее приготовленную фразу: «Я видел все страны христианские, хочу посмотреть и вашу…», – но Великий князь прервал его на полуслове.

– Знаю, знаю… любопытства ради.

Наместник застыл в тревожном ожидании, а немец нервно переступал с ноги на ногу. Только Курицын держался спокойно и уверенно.

– Наша страна слишком велика, – продолжил Иоанн Васильевич. – И мы не всю её объездили. Решили мы не обременять тебя долгой и изнурительной дорогой. Думный дьяк Фёдор Курицын зело умён и образован. – Великий князь с ироничной ухмылкой взглянул на Курицына. – Он расскажет всё о стране нашей.

Иоанн Васильевич отпил из серебряного штофа и протянул второй, полный до краёв, фон Поппелю.

– Я пью за здоровье твоего императора Фридриха, а ты выпей за моё.

Немец взял в руки штоф.

– Выпить нужно до дна, – успел шепнуть ему Курицын. – Не то худо будет.

Поппель запрокинул штоф и попытался выпить содержимое одним махом. Но не тут то было. Перехватило дыхание, обожгло горло, а потом и внутренности. Рыцарь дико завращал глазами, отстранил сосуд и закашлялся. Потом вторично поднёс штоф ко рту и осушил до дна.

Наместник забрал посуду из слабеющих рук рыцаря и передал государю.

Иоанн Васильевич заглянул в середину.

– Вижу, уважаешь ты меня и державу нашу. И прибыл ты с добрыми намерениями. Ступай с Богом. Расскажи о землях наших своему императору. Мои люди проводят тебя до границы с Ливонией.

Курицын выполнил поручение государя и поведал Поппелю о земле Московской всё, что нужно было: о границах, о городах, о торговле. Впечатлительный рыцарь слушал плохо. Временами слёзы радости появлялись на его лице. Тогда он прерывал рассказ Курицына и несвязно бормотал слова благодарности.

Приставы принесли еду с великокняжеского стола, но рыцарь уже спал счастливым сном человека, недавно вернувшегося с того света.

Курицын едва дождался вечера, чтобы продолжить писательские утехи. Вспомнил, как фон Поппель при знакомстве с государем снял свою парадную шляпу и долго размахивал ею, выражая особое почтение Иоанну Васильевичу. Взял в руки гусиное перо и записал – почерк у него был размашистый:

– Прибыли ко двору Дракулы послы турецкие. Приветствуя валашского господаря, наклонили головы, но не сняли чалму. Дракула заставил прибить головные уборы послов гвоздями. «Боюсь, чтобы шапки ваши с голов не слетели», – объяснил он умирающим посланникам турецкого султана.

Свеча в комнате дьяка, ещё долго светила, пока не сгорела дотла.

Ох и злая зима стояла на Белом озере!.. Михаил Андреевич, князь Белозерский и Верейский, не выдержал: за нерадивость запорол плетьми истопника Степана, но оттого теплее не стало. Бояре, приехавшие с князем, притихли, забились по углам да закоулкам. Дьяк Иван Кулударь, наместник князя на Белом озере, тот от страха нарядился шутом и давай веселить Михаила Андреевича. А всё зря – не до них. Князь кутался в шубы, пил медовуху, вспенившуюся на огне, чертыхался на чём свет стоит… не помогало.

Хилое досталось наследство князю: кочки да болота, да леса тьмущие. Одна отрада – Кирилло-Белозерский монастырь, отписанный покойному батюшке Андрею Дмитриевичу по духовному завещанию игумена Кирилла. Холопы местные совсем одичали, только грибами да ягодами перебиваются – какой в них прок. Монастырь же растёт, живёт промыслом, жиреет на глазах.

Михаил Андреевич бросил в угол пустой кубок и велел конюшему запрягать.

Княгиня Елена прикусила тонкие губы: «Таки понесло в монастырь, не передумал. И что неймётся? И стар, и сед, и болен. Лежал бы дома, в Верее. Так нет, сорвался, как оглашенный. А зачем? Прихоть свою явить? К Белому озеру путь неблизкий – почитай, десять дней ехали. А толку?».