– Ты, Полечка, не понимаешь, как это, когда ты всем чужой. Как на тебя смотрят и думают: «Странная она какая-то… Говорит с акцентом. Гакает. Толстая? Наверное, много ест. Смеется? Наверное, дура. От мужа ушла? Сто процентов гулящая. Ребенка оставила, чтобы устроиться в жизни, – сволочь, а не мать. Нужно ребенка отобрать. А если поставить вопрос по-другому? А кто ей помогал, кто на нее посмотрел хоть раз с сочувствием и руку протянул? Кто ее похвалил, обратил внимание на то, что она не просто сиська-писька, а может, у нее талант есть, может, она что-то умеет, то, что потом всем пригодится? Ты вот детский психолог. А тебе многие говорят «спасибо, вы такая необыкновенная»?!

– Да уж говорят, – усмехнулась Поля. Галка торговалась не по-честному, давила, но не убеждала.

– А ты попробуй, частную практику открой. Ты же боишься. Ты боишься, что тебя перестанут уважать. Тебе стыдно деньги брать. Тебе с детства внушили, что нужно сидеть тихо и скромно, ничего ни у кого не просить, ни на что не надеяться. Делать, что велят. И ты думаешь, в этих грезах можно прожить всю жизнь. Мечтать, что однажды он войдет и вся жизнь – бах! – и наполнена малиновым звоном! Е-мое, красота какая!

– Да, я не привыкла жить для себя, – гордо ответила Полина. – Я привыкла делать все для кого-то. И для Светочки я бы все сделала, уж плохой матерью я бы точно не стала. Тебе не в чем меня упрекнуть. Это подло – оставить ребенка, дать ему привыкнуть, прирасти, а потом приехать и объявить: «Летим со мной! А эти нам больше не нужны!»

Поля уже орала. Галка попыталась снизить тон разговора, оглядываясь на дверь:

– Я не упрекаю тебя. Я хочу, чтобы ты проснулась. Очнулась, что ли. Расколдовалась. А ты – как спящая красавица. Чего ты ждешь? Чем ты лучше Марии, сестры Маркина? Ну? Придумала себе идею на всю жизнь, и все, на этом фантазии закончились? А ты прислушайся к себе, припади к земле, прижмись к стенке, даже то, что неподвижно, чего-то хочет, к чему-то стремится, переживает, волнуется. Может, тебе книжки писать нужно, с твоим-то образованием и языком, а не чужим детям сопли утирать?

– Мама! Мама! Иди, покажу тебе, что я нарисовала! – послышался крик Светочки, которую оставили рисовать в соседней комнате.

Женщины замерли, посмотрели друг на друга испытующе и кинулись в комнату наперегонки.

Девочка смотрела на Полину.

– Детка, это же я – твоя мама, – горько напомнила Галина.

– В Москве – мама Поля, а в Америке – мама Галя.

– Ну ладно. Пусть пока будет так… Ой, как красиво. Тоже будет художницей! – нашлась Галка. Она решила: пусть будет пока так, как есть, не нужно было прямо с порога решать важные вопросы. Их все равно решают не в голове, а так, в процессе жизни…

К Свете на день рождения решили пригласить всех причастных к ее воспитанию, включая нерадивого отца именинницы. Пригласили Полину маму со Стасиком, потому что девочка подружилась с ним, а дети на дне рождения должны быть. Потапова позвали, да он бы и сам пришел, узнав, что Галя вернулась. Ему есть что сказать ей, тост готов. Можно сказать, накипел. Так что получалось даже почти поровну девочек и мальчиков. То есть точно поровну, если считать того мальчика, который был у Гали внутри. Она уже знала, что это мальчик, и приставала к дочери, как его назвать?

– Светочка, – упрямо отвечала та.

Она еще сердилась на маму за то, что она не слушает Полю и собирается ее увезти навсегда в Америку. Никакого нового мальчика нянчить она не хотела. У нее был Стасик, которого она не могла бросить просто так. Но маме разве объяснишь? Она приехала другая, чужая, непонятная.

Вот характер у ребенка.

Сергей опаздывал. Вернее, он все никак не мог решить, идти ему на день рождения дочери или нет. До сих пор он держался молодцом, носа не казал, проявлял твердость и мужество, не поддавался на провокации, и с тех пор, как вернул Светочку Полине, не только не виделся с дочкой, но и не разговаривал с ней по телефону. Готовился к многолетнему молчанию, хотя и оно казалось Сергею слишком мягким наказанием за предательство жены и дочери.

Но позвонила Галя, и бастион рухнул. Он так соскучился по ним, что его психика стала предательски продуцировать фантазии в пользу женщин*.В его фантазиях, конечно, жена раскаивалась, просила прощения, обещала больше никогда не расстраивать, предлагала денег в порядке компенсации, доставала из чемоданов новые джинсы и несколько пар трусов, носков и кроссовок. А в довершение кормила его настоящим украинским борщом. «Хоть борща поем», – решил он для себя, сглотнув слюну. Не очень-то приятно признаваться, что борщ для него – эквивалент женской любви. Вопрос о любви, впрочем, не стоял. В глубине души Сергей считал, что любить – это женское дело. Мужчина должен обладать, владеть, желать…Вот так.

В общем, он убедил себя в том, что может снизойти, дать шанс жене исправить ситуацию. И день рождения дочери казался ему подходящим случаем.

Дверь открыла Галя. Наткнувшись на большой живот, Сергей захлебнулся от возмущения и детского горя. Попытался уйти, но Галя перехватила его, почти волоком втащила в квартиру с криком: «Светочка, папа пришел!» Папа раскраснелся от смущения, буркнул что-то нелепое, вроде «Это не я!», глядя в упор на Галин живот, но – остался.