— Гатоль! Почему ты замолчал? — спросила Торпекый.

Гатоль не знал, что ответить.

— Твой рубаб меня позвал и сегодня я его гостья. А для пуштуна гость — первый человек.

— Ты ведь гостья рубаба, — возразил Гатоль, набравшись смелости, — а разве рубаб пуштун? Да и потом ты сама здесь хозяйка, худжра принадлежит твоему отцу.

— Да, ты прав. Но сейчас это твое жилище. Ты коротаешь здесь вечера со своим рубабом, в этой темной худжре. А ты — пуштун.

— Что ж, ты права, хозяин рубаба — пуштун. Да только он батрак у хана. И рубаб этого стыдится.

— А по-моему, пуштуны не стыдятся работы. Настоящий человек самоотверженно трудится ради своего благополучия, мозолистыми руками в поте лица добывает себе пропитание. Не труд, а безделье — позор для пуштуна.

— Хозяюшка! Речи твои сладки, да только я батрак.

— И батрачишь на моего отца!

Оба весело рассмеялись.

— Хозяюшка! Батраком становятся от нужды. А избавиться от нужды трудно, пожалуй, невозможно, — продолжал Гатоль.

— Ты прав, нужда — вечная спутница батрака. Но разве ты не слышал, что сегодняшний батрак завтра может стать хозяином. И вообще, кто не трудится, не знает цену отдыху. Скажи, что это не так! И никогда больше не называй меня хозяюшкой! Для других батраков я хозяйка, а для тебя — Торпекый.

— Торпекый? Нет, ты и для меня — хозяйка. Если даже мы встретимся после смерти, я буду таскать на спине охапки клевера для быков твоего отца и спрашивать: «Хозяюшка! Куда сгружать клевер?»

— Ты и после смерти будешь таскать клевер отцовским быкам? — смеясь, спросила Торпекый. — До чего же ты преданный слуга!

— Да, я предан тебе, предан!

— Мне? Что это значит?

— Это значит, что ты добра ко мне, внимательна. Наливаешь мне в миску суп пожирнее.

— Выходит, ты не мой слуга, а слуга своего желудка!

— Понимай как знаешь…

— А я ведь в самом деле пришла в гости к твоему рубабу. Сыграй же мне, Гатоль, ведь я тебя… твой рубаб очень люблю.

— Ты меня… да, мой рубаб очень любишь. Тогда возьми его! Он твой!

— Я от тебя не отстану. Я, правда, твой рубаб… очень люблю: он лежит у тебя на коленях, а я…

— А ты стоишь рядом.

И опять оба весело рассмеялись, а Торпекый покраснела.

— Сыграй! Ведь твой рубаб пригласил меня.

— Хозяюшка! — шутя отнекивался Гатоль. — Я не умею играть.

— Гатоль! Прошу тебя, не называй меня так. Я ненавижу это слово. Зови меня Торпекый. Ну!..

— Хозяюшка!

— Торпекый. Скажи — Торпекый.

— Тор… Нет, хозяюшка!

— Гатоль, ради рубаба зови меня Торпекый.

— Хозяюшка! Я — батрак и привык к этому слову. Мой презренный язык не осмелится назвать тебя по имени!

— Мое имя так сладко звучит, когда его произносишь ты!

— Если тебе приятно, хозяюшка, постараюсь звать тебя так!..

— Когда ты забудешь это дрянное слово — хозяюшка?

— Для батрака назвать тебя по имени непростительная дерзость.

— Ладно! Хоть раз назови меня Торпекый. А потом тебе это будет легко.

— Ладно, хозяюшка! Сыграю тебе на рубабе и отправлюсь за клевером, а то уже поздно.

— А после назовешь меня, как я хочу.

— Посмотрим.

Гатоль взял рубаб, подтянул струны, коснулся их медиатором, но тут его окликнул хан.

— Гатоль! Ты что себе думаешь? Быки от голода подыхают, а ты бренчишь на своем рубабе!

Гатоль, дрожа, выскочил из худжры, заперев дверь.

— Салам, хозяин.

— Несчастный! Бога ты не боишься. Быки голодные, а он знай себе струны перебирает. А ну отопри дверь! Пока я твой рубаб не сломаю, ты человеком не станешь!

Торпекый при последних словах отца побледнела и прижалась к стене в темном закопченном углу худжры.

— Хозяин! Рубаб чужой, — взмолился Гатоль. — Сломаешь его — мне придется платить. Обещаю тебе, это не повторится.

— Ладно, иди. Не буду ломать твой рубаб. Но чтобы ты не отлынивал больше от дела!

— Нет, хозяин, не буду!

Хан вернулся в дом, а Гатоль поспешно отпер дверь худжры:

— Хозяюшка! Скорей выходи, пока хан в доме!

Гатоль отправился за клевером, а Торпекый пошла к себе и, бросившись на постель, предалась размышлениям: «Что это со мной? Я — дочь хана, Гатоль — сын вдовы и к тому же наш батрак… Но ведь говорят, что перед любовью все равны: и бедные и богатые. Любовь всесильна, знаю, но я должна устоять перед красотой батрака. Не допустить, чтобы любовь играла мною…»