Лежит такая громадная кошка, где-то посреди гостиной во время светского раута, позволяет себя гладить и даже тормошить. Клянчит мясо, бодает хозяйскую руку, требуя ласку… Но горе тому кто забудет об огромных когтях, клыках, и силе лап, способных одним ударом свалить быка. — Доли секунды на пробуждение звериной ярости… и вот гостиная уже залита кровью, а те кто все-таки смог выжить, в ужасе жмутся по углам трясясь от страха… Ренки читал в Ежегодном Королевском Вестнике, как нечто подобное произошло в столице, в доме одного из богачей-нуворишей.

… И вдруг, этот тигр, признается что до сей поры был вегетарианцем!!!

— Да вот как-то так. — Неопределенно высказался Готор. — Может как раз из-за умения драться, всегда удавалось обходиться без этого. Самое большее, — руки-ноги ломал. А тут…

Чувствовалось что Готору хочется высказаться. Поделиться с кем-нибудь этой своей, внезапно оказавшейся столь тяжелой ношей. Но долг Вождя, пусть и крохотной банды каторжников, не позволяет ему проявлять слабость перед подчиненными. А Ренки… — он ведь отчасти равный! Тоже благородный оу, и тоже имевший сходный опыт.

… Да. Ренки прекрасно помнил ту ночь после убийств Иффия Аэдоосу. Он тогда, (да и сейчас), ни сколечко не сожалел о сделанном, искренне считая себя правым. И никаких особых проблем со стороны Закона, он тогда не предвидел… Но на душе, тем не менее, почему-то было тягостно и тоскливо.

И особо тоскливо, было из-за вынужденного одиночества в камере городской тюрьмы, и невозможности с кем-нибудь поговорить, обсудить произошедшее.

Впрочем, не факт, что от разговора стало бы легче. К чему ковырять свежеполученную рану. А вот отвлечься, поговорив о чем-нибудь другом…

— Слушай Готор. — Спросил он. — А как мы все-таки будем совершать наш подвиг? И мне не очень понятно, что ты вообще под этим понимаешь?

— Хм… Хороший вопрос. — Задумался Готор. — … Уж точно, не то что описывали в прочитанных тобой книжках… Я их, признаюсь, не читал. Но думаю что догадываюсь как там все описано. Разная там беззаветная преданность Королю, самопожертвование, безумная храбрость и прочие дела… Они нам, уж извини, не подходят.

… Да погоди ты. Не сверкай так грозно очами, подобно Нордоону Великому… Давай-ка сначала разложим все по полочкам. — Ты ведь знаешь, что я вообще не из Тооредаана, и ваш Король, для меня абсолютно чужой дядя?

— Но ты же дал присягу!

— Дал. Потому что иначе бы меня повесили… И знаешь, думаю немного постаравшись, я бы смог убедить тебя что присяга данная под принуждением не имеет смысла. И даже напротив — нарушить ее, означает пойти против тирании и несправедливости, бороться с которыми есть долг всякого благородного человека… Жонглировать словами, меня в свое время учили не хуже, чем махать кулаками.

… Но тебе Ренки и правда надо взрослеть, и поэтому убаюкивать твою совесть, добренькими, но насквозь лживыми сказками, я не стану. — Оглянись Ренки. — Нас тут… осталось шестеро. И у каждого из шестерых своя судьбы и свои надежды. И погибнуть, совершая подвиг во имя Короля, тут надеешься только ты. И то — в силу плохого знания жизни и юношеской наивности.

Как я уже говорил — я иностранец. Гаарз — работяга, зарабатывающего себе на жизнь тяжким трудом, и ничего в жизни хорошего от короля не видевший. Киншаа — сирота, из приюта проданный на королевский флот, откуда он благополучно дезертировал, чтобы стать бродягой. Дроут и Таагай — воры. Но ворами они тоже стали не от хорошей жизни, а чтобы не подохнуть с голоду.

… Если ты ждешь от этих людей подвига во имя короля, которого они не знают, и который ничего хорошего для ни не сделал — ты, уж извини за откровенность — дурак!

… Так какого тогда хрена, вся эта лабудень…? — спросишь ты. Отвечу. — Я дал тогда присягу… Вернее, я принес ее куда раньше. Но присягал я не вашему королю, а вам.

Я готов сбежать с королевской службы как только подвернется удобный случай, потому что у меня есть дела куда интереснее чем рыть канавы, или даже палить из мушкета и колоть кредонцев штыком. Но я никогда не предам тех, кто дерется со мной плечом к плечу… этому меня тоже учили.

— Но тогда… — Ренки казалось что эти слова приятеля, которому он так доверял на протяжении последнего полугода, потрясли его сильнее, чем все события предыдущего дня, включая проигранное сражение. — Но тогда зачем ты говорил мне о подвиге?

— Чтобы дать тебе стимул к жизни. Дать надежду! — Жестко ответил Готор. — … Хотя я и не исключаю возможности, коли она выпадет, пойти и таким путем. В конце концов — это тоже способ избавиться от каторги. Долгий, но зато относительно легальный… А дальше — уже и с армией покончить будет проще.

Только вот запомни хорошенько. — Горячее сердце тут тебе не поможет. Подвиги мы будем совершать очень осторожно и расчетливо. И только тогда, когда будет уверенность что это нам зачтется. А не чтобы сделать приятное твоему любимому королю… Кстати, а почему ты его так сильно любишь?