С удивлением она почувствовала, что по щекам ее текут слезы.

— Скажите, ради Креста, что вызвало ваши слезы? — изумленно спросил сэр Хьюго.

Она не ответила, все равно он не понял бы, но заметила, что ее слезы ошеломили его, и вскочила раньше, чем он успел прийти в себя. Он разинул рот как разъяренная рыба, когда она подняла задвижку двери.

— Благодарю вас за вино и проведенное время, барон, — холодно бросила она и была уже в середине коридора, прежде чем ее сюзерен смог сообразить, что жертва опять ускользнула от него.

Следующие несколько Дней Иден старательно избегала де Малфорса, хотя однажды издали она видела его склонившимся к плечу Рашида и улыбавшимся своей подлой, затаенной улыбкой, пока они разговаривали. Как бы глубоко сэр Хьюго пи проник в дела Аль-Джабала, он, несомненно, мог найти способ обезопасить себя.

Так он, видимо, и поступил, когда однажды выехал из Масияф и больше не вернулся. Но ее жизнь, как он заметил, была далека от безопасности. Ежедневно она ожидала, что будет брошена в подземелье или же, еще хуже, скинута с крепостной стены, что, как ей доводилось слышать, было основным наказанием у сатрапа. Но, при всех ее страхах, жизнь продолжала течь в том же спокойном русле среди садов и двориков. Временами ее просили спеть и сыграть для удовольствия Аль-Джабала, ибо тот любил чужеземную музыку. Ей приходилось заниматься шитьем вместе с другими женщинами замка, но не с теми, которых довелось ей встретить в секретном саду, куда она больше никогда не наведывалась. В счастливые дни ей дозволялось совершать верховые прогулки в горы в кольчуге, на случай вражеской засады, и под охраной полудюжины крепких наездников. За Баланом, по-видимому, ухаживали так же хорошо, как за ней. Шкура его блестела, и он резвился, точно жеребенок.

Чаще всего, однако, ее предоставляли самой себе и беспокойной компании горьких мыслей. Печаль ее была беспредельна. День и ночь она грезила о побеге, о возможности предупредить Конрада об ужасной опасности и оказаться рядом с Тристаном при его встрече с сэром Хьюго. Но она отлично знала, что сбежать из Масияф невозможно, а платить жизнью за попытку ей не хотелось. Тем не менее она не могла понять, почему до сих пор дорожит жизнью, ибо, хоть ей жилось вполне сносно, надеяться было не на что... чудо уже произошло, в Дамаске.

Однажды, ближе к вечеру, она сидела в своем излюбленном дворике, зашивая разорванный рукав одному из наемников Рашида; внимание ее привлекли ритмичные звуки, доносившиеся из-за стен. Она привыкла к возвращению всадников из какого-нибудь набега, но не услышала знакомого беспорядочного галопа, сопровождаемого дикими выкриками. Этот отряд двигался спокойно и размеренно, а перед воротами остановился. Заинтересованная, Иден поспешила на крепостную стену, выходившую на единственную дорогу, ведущую в Масияф.

От зрелища, представшего перед ее взором, голова закружилась, и она крепко вцепилась в парапет. Выстроившись в строгом порядке под развевающимися знаменами, у стен стояли одетые в черное рыцари святого Иоанна Иерусалимского.

Выехав вперед на могучем белом боевом коне, командир громко закричал, требуя впустить их.

Иден тоже закричала, не веря собственным глазам, но она находилась слишком высоко, и ее крик не долетел до него.

Ворота отворились, и рыцари въехали в Масияф; во главе небольшого отряда верхом на Горвенале был сам Тристан де Жарнак.

Все еще цепляясь за теплый камень парапета, чтобы не упасть, Иден постаралась собрать остатки самообладания и успокоить невольную дрожь во всем теле. Чудо Дамаска повторилось вновь. Господь смилостивился и еще раз направил Тристана для ее спасения.

Всем существом стремилась она сбежать вниз и броситься ему в объятия, но осторожность взяла верх, и Иден остановилась обдумать свои действия. Она понятия не имела, что за миссия у Тристана и как его здесь встретят. Похоже было, что он прибыл в Масияф под предлогом дружбы с Рашидом, но даже в этом случае было разумнее пока не обнаруживать себя. Она могла навредить Тристану, какая бы цель у него ни была. Лучше всего вести себя осмотрительно, наблюдать, слушать и выжидать удобный момент, чтобы как-то объявить Тристану о своем присутствии.

Пока достаточно было знать, что он рядом. Волна счастья нахлынула на нее, и она стояла, держась за зубцы, будто некое изваяние. В нее словно вдохнули новую жизнь.

Вскоре экстаз ее был нарушен чьей-то торопливой поступью. Появились двое стражников, явно искавших ее. И хотя их худые лица не выражали угрозы, сердце ее забилось чаще при сообщении о том, что Рашид желает ее видеть.

Аль-Джабал находился в самой маленькой из своих комнат, которая выходила в неприступный внутренний дворик замка, что дало возможность устроить в ней огромные сводчатые окна, закрытые толстым матовым стеклом желтоватого оттенка. Шейх был один, без слуг или охраны.

— Садитесь, госпожа. Я буду краток.

Никогда Иден не приходилось видеть человека, обладавшего столь величественным спокойствием. Чем объяснить, что этот невозмутимый человек, чьи руки мирно покоились на коленях, постоянно вызывал у нее безотчетный страх?

— В Масияф вам пришлось увидеть вещи, о которых вы, возможно, сочтете за лучшее забыть, — проговорил он безмятежно, словно беседуя о погоде. — Особенно случись вам оказаться в компании наших теперешних гостей из Крак-де-Шевалье. Это вопрос не только вашей жизни, но и жизни каждого из них.