Она забрала у них все, что у них было, вплоть до их крови, и ничего не способна была дать взамен, кроме своих молитв. Она поклялась, что каждую секунду предстоявшего путешествия, каким бы ужасным оно ни оказалось, она проведет в молитве о спасении их бессмертных душ. Они умерли без покаяния, но все они были солдатами Христа и должны были найти вечный покой в его всепрощении. Она склонила голову, и губы ее зашевелились еще раньше, чем она направила своего коня на тропу, которая должна была увести их из необычного и тайного мавзолея рыцарей и солдат Монферрата.

Негромко и нерешительно заржав, маленький конь послушно последовал за горячей коротконогой гнедой лошадью, без сомнения, радуясь возможности уйти от запаха смерти. Он успел хорошо отдохнуть и не требовал понукания. Иден, благодарная судьбе за то, что ей не пришлось ехать переброшенной через седло язычника, стала чувствовать себя поувереннее.

При свете разгоравшегося дня она смогла получше разглядеть своих новых спутников. Поначалу все они казались ей одинаковыми: маленькие, щуплые люди с темной кожей и резкими чертами лица, с носами кривыми и хищными, со странно мягкими глазами под густыми черными бровями. У некоторых были небольшие остроконечные бородки. Каждый носил причудливо завязанный тюрбан. Их кольчуги казались легче и короче, чем у христиан, поверх были надеты украшенные рельефным узором кожаные нагрудники, наподобие римских. Ноги их, короткие и крепкие, совсем как у их маленьких мускулистых лошадей, облегали узкие белые шаровары, заправленные в короткие сапоги из козлиной или телячьей кожи; некоторые ехали босиком. Они с таким же любопытством смотрели на Иден, как и она на них. Не раз приходилось ей отворачиваться в ответ на сверкавшие белозубые улыбки. Их дружелюбие казалось ей не менее пугающим, чем ненависть.

Они скакали уже не менее получаса, когда до нее неожиданно дошло: они направлялись прямо к восходившему солнцу. Куда бы они ни везли ее, их путь не лежал к северной твердыне ибн Зайдуна. Она натянула поводья и жестами выразила желание узнать, куда они едут, как сумасшедшая размахивая в сторону севера.

Предводитель покосился на нее из-под опущенных век и вздохнул. Насколько она могла судить, они просто везли ее в какую-то собственную крепость, чтобы там получше с ней натешиться. Перед ней неумолимо вставала перспектива оказаться игрушкой для удовлетворения похоти каждого из этих людей до тех пор, пока они не пресытятся и не перережут ей горло, так же, как и ее товарищам.

Хриплое восклицание резануло ей слух — предводитель выразил свое недовольство тем, что она задерживает лошадей на обрывистой тропе.

Она молча отказалась сдвинуться с места, пока не получит ответа на свои вопросы.

— Эмир ибн Зайдун, — настойчиво повторила она, еще раз указав на север.

Вожак опять вздохнул. А потом улыбнулся — улыбка у него была приятная, вряд ли можно было сказать, что это улыбка убийцы. Иден чувствовала нелепость своего положения, как флюгер, который не может поймать ветер. Но она не опустила руки. Бородач сплюнул. Он резко выбросил вперед руку в кольчужной перчатке, словно вонзая ее в солнце.

— Куасаба! — произнес он с пафосом. — Дамаск!

Дамаск! Иден бросила поводья. Столица Саладина. Ее сердце упало. Если ее отвезут туда, она наверняка никогда больше не увидит ни одного христианина. Она попыталась протестовать, но вожак приказал замолчать, положив руку на рукоять меча. Они поскакали дальше.

Много слез было бы выплакано в течение того сурового и страшного путешествия, не дай она зарок не показывать своей слабости. Слезы не могли принести ни покоя, ни облегчения, со слезами было покончено. Она лишь горячо молилась в пути за своих мертвых товарищей и за себя. Для себя она просила освобождения из рук неверных, дабы завершить поиск, в который послал ее сам Христос. В конце молитвы сарацины обернулись, ухмыляясь... и ее обращение к Спасителю словно было брошено ей в лицо.

Поездка превратилась в дневной кошмар. Добела раскалившееся солнце било ей в глаза. Угнетенный и измученный бессонницей и горем разум требовал освобождения от реальности. Она начала качаться и седле и вдруг повалилась вперед, на шею Балана. Ехавший позади быстро поравнялся с ней и подхватил поводья.

После этого большую часть дня она провела в беспамятстве. Иногда она выплывала из тумана, не чувствуя при этом своего ненужного, измученного тела. В такие моменты она осознавала, что лежит на земле в благоуханной тени, и слышала тихие голоса. Иногда ей давали пить — воду либо какую-то горячую жидкость. Привязанная, чтобы не упасть, к седлу бородатого вожака и опираясь на его плечо, она спустилась по опасной горной тропе, не имея об этом ни малейшего представления.

Видя ее состояние, вожак, которого звали Камаль, решил, что это самый подходящий выход. Лучше ей оставаться спящей, пока они будут пересекать следующую горную цепь, которая теперь лежала перед ними. Он знал все тропы лучше, чем кто-либо, и переезд должен был занять лишь одну ночь и один день. Если зеленоглазая девушка останется в беспамятстве, они смогли бы ехать быстрее, ведь госпожа ждала их на днях. Когда варево было готово, с обычными травами и порошком из кожаного мешочка на поясе Камаля, он дал его Иден, которая чуть шевельнулась и потом уснула.

Камаль наблюдал, как усталость и напряжение покидают ее чело по мере того, как она погружается в сон. В самом деле, она была очень красива, с удивительным цветом кожи и великолепной фигурой. Он почувствовал, как пробудилось его мужское естество, и нахмурился. Она не для него, он знал это. Он получит похвалу от госпожи, и это будет его награда. Для пленницы были сделаны носилки из ароматных веток кедра, под которым она отдыхала в оазисе, в них был постелен египетский ковер. Он приказал нести ее осторожно, не желая, чтобы она проснулась.