Калинина Наталья Анатольевна
Шрифт:
— Я ее уничтожу.
— Тогда я…
— Тогда вы дождетесь свою Настеньку.
Лариса садится в кровати. Она в ночной рубашке и с распущенными по плечам волосами. Она сейчас очень похожа на Анастасию.
— Ты хочешь уходить? Но день не скоро: То соловей — не жаворонок был, Что пением смутил твой слух пугливый; Он здесь всю ночь поет в кусте гранатном, Поверь мне, милый, то был соловей, —декламирует Лариса Шекспира.
— Не все в этом мире поддается осмеянию.
Анатолий Васильевич надевает плащ и топчется на пороге.
Лариса продолжает, вскочив:
Что ж, пусть меня застанут, пусть убьют! Останусь я, коль этого ты хочешь. Остаться легче мне — уйти нет воли. Привет, о смерть! Джульетта хочет так. Ну что ж, поговорим с тобой, мой ангел: День не настал, есть время впереди.— Ты очень жестокая.
Он смотрит на Ларису точно зачарованный.
— Ступай: уже светлее и светлей.Анатолий Васильевич опускается на стул.
— Настенька меня поймет, — бормочет он.
— Настенька все поймет.
— Она знает, что я…
— Настенька все знает.
— По какому праву ты вмешиваешься в наши отношения?
Смотри же, шли мне вести каждый час. В одной минуте — много, много дней. Как по такому счету я состарюсь, Пока опять Ромео я увижу.— У Насти сегодня день рождения. Лучше бы я послал ей телеграмму.
— Она ее получит.
— Но я же ее не посылал… Что ты там написала?
— То, что заслужила Настенька в день своего рождения.
— Ты можешь все испортить. У нас установилась гармония в отношениях. Один фальшивый звук…
— И это вы называете гармонией? Господи, как же я вас ненавижу!
— За что? — упавшим голосом спрашивает Анатолий Васильевич.
— За то, что тогда, в Феодосии, вы поступили, как последний эгоист.
Анатолий Васильевич встает и подходит к окну, нервно барабанит по стеклу пальцами.
— А что бы ты сделала на моем месте?
— Я бы… Я бы сделала ей ребеночка. Чтоб она никуда от меня не делась.
Анатолий Васильевич громко кашляет от неожиданности и смущения.
— Что, слабо, да?
— Не в том дело… Настенька этого не хочет.
— Если захотите вы, она тоже захочет. Вы имеете на нее безграничное влияние.
— Если б это было так.
— Ага, теперь я все поняла! Вы все без исключения хотите подчинить нас своей воле. Катька считает, что это вовсе не плохо подчиниться воле любимого мужчины, раствориться в нем без остатка. Может, это и вправду здорово? А что если Настенька на самом деле не женщина, а настоящий синий чулок?
— Она больше, чем женщина. Она… Все вместе и что-то еще. Я должен был подойти к ней тогда, двадцать лет назад. Отдал бы все на свете за то, чтоб вернуть…
— Слова, музыкальные пассажи, снова слова.
— Но я на самом деле так чувствую. Почему ты мне не веришь?
— Что изменится от того, поверю я вам или нет?
— А разве нужно что-то менять?
Он снова достает из кармана свои наручные часы, смотрит на них, стучит по циферблату пальцем, подносит часы к уху.
— Мы тут живем по Гринвичу. А потому всегда оказываемся в минусе, — говорит Лариса.
Анатолий Васильевич решительно направляется к двери.
— Тогда давайте сыграем сцену прощания. — Лариса бросается к Анатолию Васильевичу, обнимает его, прижимается к нему всем телом. — Теперь наверное надолго, да? — произносит она голосом Анастасии. — Ты будешь приходить ко мне во сне. Береги себя. Кроме тебя, у меня никого нет, слышишь? Я твоя, только твоя…
Анатолий Васильевич с силой разжимает руки Ларисы и выскакивает на улицу.
Лариса вся сникает, точно воздушный шар, из которого выпустили воздух. Она садится прямо на пол и тихо плачет.
Появляется Малаша. Она всплескивает руками и присаживается возле Ларисы.
— Ну, ну, не плачь. Это кто же у вас был? Я со спины видала — вроде как…
— Тетя Малаша, миленькая, никому не говорите, ладно? — говорит Лариса тоном заговорщицы.
— А что?
— Это ко мне приезжали. — Лариса переходит на шепот. — Друг один.
— Да ты что! — Малаша недоверчиво смотрит на Ларису.
— Да, да, тетя Малаша. Он… я его очень, очень люблю.
— Бедный ребенок.
— Почему я бедная?