На небольшом пятачке у дороги по кругу, меся жидкую грязь, ездил детский трехколесный мотоцикл. На нем неподвижно, странно кособочась, сидел какой-то уродец с непомерно вытянутым телом, завернутый в одеяло. Ручки и ножки этого существа были непропорционально крошечными. Голова, скрытая одеялом, вздрагивала, когда мотоцикл подпрыгивал на кочке. На руле байка, до упора вывернутого налево и зафиксированного скотчем, болтался мешочек, из которого, потрескивая, безостановочно сочился жутковатый смех.

— Рома, это наш мотоцикл! — Мышонок взволнованно ахнула, вцепившись в локоть Дантиста.

Он выступил вперед, ощущая в ногах предательскую слабость.

— Что это? — шепотом проговорил Эстет, перекладывая биту в другую руку.

Дантист сделал еще шаг.

В тот момент, когда мотоцикл приблизился к Дантисту, он остановил его, ухватившись за руль. Но тот продолжал настойчиво тарахтеть, буксуя колесами по слякоти. Ему вроде как очень нравилось кататься, и он был недоволен тем, что его так бесцеремонно затормозили.

Взгляд Дантиста тут же упал на руки карликового человечка, и он похолодел. Бледные пальцы сжимали руль. Кисти начинались почему-то сразу от тела — ни локтей, ни предплечий! То же самое было и с ногами. Ступни беспомощно свисали прямо с бедер, напоминая дохлых рыбин, нанизанных на кукан.

«Пингвин! — материализовалась у Дантиста нелепая мысль. — Именно он и есть».

Эти безжизненные пальцы показались ему знакомыми.

— Эстет, возьми фонарь! — крикнул он, выключив стартер.

Мотоцикл затих, Дантист откинул одеяло и тут же отшатнулся.

— Гунн!

— Что это с ним? — проблеял Эстет.

Фонарь в его руках дергался как зверек, рвущийся на свободу.

— Почему у него все такое короткое? Он живой?

Дантист склонился над Гунном, голова которого была свешена на грудь. От тела исходил резкий запах горелой плоти.

— Посвети, — сказал Дантист. — Да не тряси ты фонарем!

Он медленно протянул руку и коснулся лба Гунна, холодного, почти ледяного.

— Кажется, он мертв, — хрипло сказал Дантист, слыша свой голос будто со стороны.

Идиотская игрушка продолжала заливаться гнусным смехом. Он со злостью сорвал мешочек и швырнул в кусты, но тот и там продолжал издевательски хохотать.

«Проверь пульс!» — подсказал ему внутренний голос.

Тело Гунна слегка накренилось. Дантист обхватил его руками, не давая завалиться набок. Послышался странный чавкающий звук, и Дантист понял, что их товарищ не упал бы. В свете фонаря было отчетливо видно, что кисти Гунна прикручены к рулю проволокой. А дальше, ближе к одеялу было что-то красно-коричневое, пузырящееся. Оттуда начала сочиться кровь, окрашивая руль.

— Гаучо, сними с него эту дрянь, — сипло сказал Дантист, в глубине души сознавая, что на самом деле вовсе не готов увидеть такое.

Гаучо трясущимися руками начал разматывать одеяло, набухшее влагой. Запах паленого мяса стал сильнее, вызывая тошноту. Из складок одеяла вывалился мобильник Гунна.

— Оно все в крови, — выдавил из себя Гаучо.

— Лиля, звони в «Скорую», — процедил Дантист, когда одеяло тяжело шлепнулось в грязь.

От увиденного его замутило. Гаучо отпрянул назад и чуть не упал. Бледно-желтый луч фонаря дрогнул.

В этот момент Гунн поднял голову.

«Скоро начало темнеть.

— Тебе нравится Гоша? — вдруг спросила Катя у матери, сев на покрывало по-турецки.

— То есть? — не поняла Жанна.

— Как он тебе в постели? — пояснила Катя, не сводя глаз с матери.

— Катька, отвянь. Что за чушь ты несешь? — с ленцой проговорил Георгий.

— Закрой хлебало! — оборвала его Катя. — Что, мамуля?.. Как он тебе?

— Да уймись ты! — рассердилась Жанна. Придумает же такое!..

Катя удовлетворенно улыбнулась. Пусть она и не получила ответа на свой вопрос, но все и так понятно. А вспышка раздражения ее мамули — та самая искра зажигания, которая ей сейчас была необходима.

Она поднялась на ноги и направилась к сумке. Ятаган ждал ее».

Катя оторвалась от чтения и посмотрела на часы. Она находилась у Олега полчаса, а того все не было. На улицу с другой половины дома вышел его отец, Юрий Александрович. Разозленная тем, что парня не оказалось дома, Катя уже намеревалась уехать, но Юрий Александрович уговорил ее подождать сына.