Образы лица Люка... и Мэтта...

Они убили бы друг друга.

— Что будет с Мэттом?

Гейб садится рядом со мной на кровать. Боль в его голосе не вызывает сомнений.

— Он пал. Ему больше нет места в Раю. — Он замирает и добавляет. — Это моя вина. Я назначил его в должность, он не был готов. Полагаю, я думал... Я не знаю... — Он наклоняется ближе. — Но крылья... Это может случиться с каждым из нас. — Его голос стал таким тихим, что только я могла его услышать.

Я смотрю на папу.

— Так, как вы можете находиться... здесь, я полагаю? Как ты можете быть моим отцом? Разве это не то, как Люцифер стал дьяволом? Первый падший ангел?

— Так и есть. Но у всех нас есть выбор.

Искра надежды осветила темноту моего отчаяния.

— Так у Мэтта, возможно, все будет в порядке? Он сможет вернуть свои крылья?

Глаза Гейба печальны, когда он отвечает.

— Нет ничего, что делает Люцифера счастливее, чем собирание падших ангелов. Он считает их беглецами... более ценными, чем земные души.

— Когда я пал, — добавляет папа — У меня был выбор, как и у всех нас, присоединиться к Григорию и остаться на земле среди смертных, почти лишенными сил, или ступить на дорогу к Аду. Он заманивает нас, предлагает нам возможность сохранить наши силы, чтобы переходить с уровня на уровень... все это.

В голове все кружится, и я не могу сосредоточиться на моих мыслях. Я качаю головой и щипаю себя за лицо, пытаясь сосредоточиться.

— Григорий?

Папа вздыхает и смотрит мне в глаза.

— Не каждый падший ангел выбирает зло. Григорий — лига падших ангелов, которые живут в смертной оболочке, чтобы защищать человечество. Это наша плата. Наше покаяние и наше искупление. — Он смотрит в сторону Гейба. — И наша единственная надежда вернуть свои крылья.

Что-то холодным и темным змеем проходит через мои внутренности, заставляя меня дрожать.

— Как ты думаешь, что выберет Мэтт?

Папа качает головой.

— Я не знаю, Фрэнни. Думаю, это зависит от того, как сильно он сердится. Будучи лишенным своих крыльев, он чувствует себя преданным. Большинство потерявших крылья не могут ясно мыслить, иначе мы не оказались бы в этой ситуации.

— Так он... ушел. Они сделали это, чтобы добраться до меня, — говорю я, укрепив свою ответственность за это в своей голове.

Поражение на лице Гейба очевидно, когда он кивает. Нет возможности избежать этого. Я выругалась. Все вокруг меня, все, за кого я беспокоюсь, пострадали. И это далеко не конец. Я чувствую, что задыхаюсь. Я поднимаюсь с кровати, так же, как и Гейб. Он притягивает меня к себе, но я отталкиваю его.

— Мне нужно побыть в одиночестве, чтобы подумать.

Он отступает назад и заглядывает в мои глаза. Я могу сказать, что он пытается вытянуть мысли из моей головы, но я слишком устала, чтобы сопротивляться.

Наконец, он кивает.

— Если я тебе понадоблюсь, я буду за дверью.

Я обняла отца, а затем подошла к окну и устремила взгляд на ветви дуба, раскачивающиеся из-за начавшегося летнего ливня. Я слышу звук закрывающейся двери за моей спиной, когда я стою, прислушиваясь к порывистому ветру, заставляющему оконное стекло дрожать. Повернув ручку, я открываю окно и опираюсь на подоконник, чувствуя, как холодные струи дождя хлещут меня по лицу. Когда я снова могу дышать, я руками стираю капли с лица, а затем высовываюсь в окно и жду, когда же могу побыть в одиночестве. Но дедушка прислоняется к стене рядом с моей дверью, косясь на меня с тревогой в глазах. Я бросаюсь к нему.

Он заключает меня в объятия.

— Твоя мама позвонила мне, рассказала о произошедшем. — Он покачал головой. — В конце концов, он все же оказался дьяволом.

Его голос проходит сквозь меня, когда я таю у него на груди, вдыхая сладкий запах табачного дыма, который прилип к нему.

— Я должен был что-нибудь сделать, — сказал он, поглаживая мои влажные волосы нежной рукой. — Я увидел в нем себя, но я должен был знать.

Навернулись слезы... Я оплакивала себя, Мэтта, Тейлор. Я не хотела, чтоб хоть одна слезинка скатилась из-за Люка, но они были. Слезы ручьем текли вниз по моему лицу, когда образ Люка и Лили возвращался в мои мысли. В груди болит, когда память обвивает мое сердце и сжимает его. Я дышу вопреки этому.

— Я любила его, дедушка. — Шепот едва слышен, так как я не могу признаться в этом вслух.

— Я знаю, — говорит он с заминкой. Он притягивает меня ближе и удерживает в своих объятиях. Перестав плакать, я отстраняюсь, и он большим пальцем стирает слезы с моих щек, так же, как делал это, когда я была маленькой.

— Поспи немного, и завтра мы поймем все это.

При упоминание о сне я понимаю, что истощена.

— Хорошо.

Он смотрит на меня еще мгновение, и я вижу боль в его глазах.