Посмотрел Юрий Николаевич на берег, а он высокий, крутой — ни одной травинки на нём, и весь в круглых дырках, будто кто нарочно палкой густо истыкал. Колония ласточек-береговушек поселилась.

И вдруг весь берег тоже ожил, запищал, защебетал на разные голоса: это из норок вылетели стремительные птички. У береговушек, оказывается, уже были птенцы, за ночь они проголодались и теперь просили, требовали есть. Птички-родители так и мелькали у Шевчука перед глазами. С раскрытыми клювиками они проносились над самой водой, мелькали над травой на берегу, собирая мошек.

Юрий Николаевич сидел в лодке и любовался полётом этих быстрых неугомонных птичек. Береговушки охотились, кормились сами и носили еду голодным птенцам. Шевчук даже пожалел, что не разбудил Захарку: мальчик был бы рад посмотреть на птиц. Сколько же надо пролететь за день, чтобы подкрепиться и накормить вечно голодных, быстро растущих птенцов?

Солнце поднялось выше, стало жарче. Клёв был слабый, и Шевчук уже думал плыть домой, как вдруг услышал детские голоса.

По берегу шли трое мальчишек. На плечах удочки, в руках ведёрки. Издали трудно было разобрать кто. Ребята нашли удобное место, спустились к воде и остановились рядом с колонией береговушек. Шевчук видел, как двое стали разматывать удочки, а третий, положив свои снасти на землю, полез на отвесный берег «Что это он?» — удивился Юрий Николаевич.

Ласточки — береговушки забеспокоились и всей стаей налетели на мальчишку. Они подняли такой шум, хоть уши затыкай. Но мальчишка не обращал внимания на птиц, лез на обрыв, соскальзывал с отвесной стены и снова лез.

— Ты что там делаешь? — окликнул его один из рыболовов. По голосу Шевчук и узнал его: это кричал Захарка.

— Идите сюда! У них птенцы! — Мальчишка уже добрался до норки и засунул в неё руку.

— Нельзя их трогать! — закричал Захарка сердито. — Слазь!

— Не шуми, Парашютист. Тут их много.

— Нельзя береговушек разорять! — Захарка подбежал к товарищу и потянул его за штанину. — Слазь, тебе говорят!

— А тебе что? — рассердился мальчишка. — Хочу — и разоряю. Тоже мне защитник! — Он извивался, стараясь просунуть руку дальше, но до гнезда, видно, достать не мог.

— Не дам разорять! — вспылил Захарка и дёрнул приятеля изо всех сил за штанину.

Шевчук увидел, как мальчишка сорвался со стены, и они с Захаркой кубарем покатились вниз, к воде. Быстро выдернув якорь, Юрий Николаевич взмахнул веслом и лодка его понеслась к месту происшествия.

— Прекратите! — Шевчук выскочил из лодки, кинулся к ребятам. Ведь они могли свалиться в воду, а у отвесного берега, как правило, глубоко. Те тузили друг друга, как рассерженные молодые петушки, третий мальчишка растерянно стоял рядом.

— Встать! — крикнул Шевчук строго.

Ребятишки вскочили на ноги, тяжело переводя дыхание.

— Тебя как звать? — спросил Шевчук провинившегося.

— Фролов. — Мальчишка рукавом вытер нос.

— Так вот, Фролов, чтобы я твоего духу здесь не видел. Если узнаю, что ты разоряешь гнёзда, накажу. — Шевчук повернул мальчишку лицом к посёлку. — Бегом марш!

Фролов схватил свои снасти и, выбравшись на берег, оглянулся.

— Иди, иди! — крикнул ему Шевчук. Потом повернулся к Захарке. Куртка и брюки на нём были в глине, лицо и руки измазаны грязью.

— Хотел тебя утром разбудить, да постеснялся. Строгая у тебя бабушка. Теперь, конечно, тебе от неё достанется, — осмотрел он грязную Захаркину одежду.

— Зато Фролов ни одной береговушки не разорил. Он ведь сильней меня, а вот я не дал, — не без гордости сказал Захарка.

— Ладно, герой. Вымой лицо и руки и прыгай ко мне в лодку. Порыбачим, пока обсохнешь. Знаешь поговорку: грязь не сало, высохло — отстало. Обсохнешь, обомнём грязь и поплывём домой. — Шевчук взглянул на третьего мальчишку, который с удочкой переминался с ноги на ногу. — А это кто?

— Антошкин, — подсказал Захарка.

— Что же ты, Антошкин, смотришь, как гнёзда разоряют и друзей бьют? А если бы они утонули?

— Не утонули бы, — сказал Антошкин и стал сматывать удочки. — Только охладились бы маленько. Пойду я однако.

— Давай, топай, — махнул рукой Захарка, выбрал удобное место и стал умываться.

Так звали колхозного коня. В жаркое летнее время он целыми днями стоял в тени кузницы, прикрыв глаза, отвесив нижнюю морщинистую губу. Иногда Соловко мотал головой, махал белым хвостом — отгонял назойливых комаров и мух. Был он намного старше Груни, высокий, поджарый, с белой седой гривой и, как говорили колхозники, мирно доживал свой век на заслуженной пенсии.