– Я уже сказал. Никакой связи нет, – произнес Фануччи. – Оба события достойны сожаления, но они никак не связаны.

– Как вам будет угодно. Поверить во что-то другое… Для вас это невозможно, да? Но хотя бы несчастный Карло перестал быть проблемой, Пьеро. Ведь, если хотите, вы можете сообщить «Примо воче» о смерти от бактерии E. coli в вашей обычной манере – в виде утечки информации. Газета, конечно, начнет раздувать пожар требований жителей разыскать источник заражения. А пока это происходит, вы можете потихоньку выпустить Карло из тюрьмы, а к тому моменту, когда газеты об этом пронюхают, освобождение уже перестанет быть свежей новостью, достойной быть размещенной на первой странице. Смерть всегда перевесит похищение, даже если труп не принадлежит похищенному. Вы должны благодарить меня, Пьеро, за то, что я сделал это возможным, а не ссориться со мной за то, что я разговаривал с Цинцией Руокко о том, как в действительности умерла несчастная женщина.

– Еще раз, здесь и сейчас, приказываю тебе, Торо, отойти от этого дела. Я приказываю тебе передать Никодемо Трилье всю информацию, которой ты владеешь в отношении случая похищения английской девочки и смерти матери этой похищенной девочки.

– То есть вы тоже видите связь, несмотря на то, что говорили раньше. И что же вы сделаете с этой информацией? Спрячете ее, с тем чтобы можно было преследовать… Кого же вы теперь планируете преследовать за похищение? Это должен быть незадачливый Ди Массимо. Его сделают виноватым в похищении, тогда как смерть матери будет представлена всего лишь несчастным случаем, бессмысленной трагедией, последовавшей сразу после благополучного возвращения ее дочери. Вот как это должно быть разыграно с тем, чтобы вы не появились в газетах таким, какой вы есть на самом деле: слепым, упрямым, необъективным дураком.

Это стало последней каплей. Фануччи взорвался. Il drago больше не мог сдерживать себя. Он бросился на Сальваторе, и, получив первый удар, инспектор с удивлением подумал о том, как силен был magistratо. Он нанес апперкот с убийственной точностью. Голова Сальваторе откинулась назад, а зубы впились в язык. А потом он получил второй удар. Это был удар в солнечное сплетение, который приготовил его к третьему. Этот третий бросил его на землю. У Ло Бьянко мелькнула мысль, что сейчас Фануччи бросится на него сверху, и они покатятся по земле, как пара школьников. Однако такой маневр мог испортить костюм il Pubblico Ministero. Поэтому Фануччи очень больно ударил его ногой по почкам.

– Если. Ты… – рычал Фануччи, сопровождая каждый удар. – Еще. Раз. Заговоришь. Так. Со мной.

Сальваторе ничего не оставалось, как защищать голову, пока прокурор обрабатывал его туловище. Он смог только прохрипеть:

– Хватит, Пьеро!

Но Фануччи не успокоился, пока Сальваторе не перестал шевелиться. К этому моменту старший инспектор мог, как через подушку, услышать последние слова прокурора:

– Мы еще посмотрим, кто из нас больший дурак, Торо.

Это был, решил Сальваторе после того, как Пьеро ушел, способ Фануччи разрешить ему расследование дела о смерти Анжелины.

«Bene, – подумал он. – Ради этого стоило перенести побои».

Он с трудом смог вставить ключ в замок. К счастью, его мать услышала, как металл скребется о металл. Она подошла к двери, спрашивая, кто бы это мог быть, и, услышав его слабый голос, распахнула дверь. Сальваторе упал прямо ей на руки.

Она закричала. Потом заплакала. Затем прокляла того монстра, который посмел прикоснуться к ее единственному сыну. Потом еще поплакала. Наконец она помогла ему сесть в кресло рядом с входной дверью. Он должен сидеть, сидеть, сидеть, сказала она ему. Сейчас она позвонит в un’ambulanza. А затем она позвонит в полицию.

– Я сам полиция, – напомнил он ей сквозь сжатые зубы и добавил: – Мне не нужна «Скорая помощь». Не вызывайте, мама.

Что, вспыхнула она, ему не нужна «Скорая помощь»? Он не может ходить, он еле говорит; кажется, у него сломана челюсть, его глаза заплыли, изо рта идет кровь, губы разбиты, его нос, может быть, сломан, а что касается его внутренностей, то один бог знает, какие там повреждения… Она опять заплакала.

– Кто это с тобой сделал? – потребовала она. – Где это произошло?

Не мог же Сальваторе сказать ей, что его избил il Pubblico Minstero, человек на двадцать лет старше его. Поэтому он ответил:

– Неважно, мама. Вы можете мне помочь?

Она отступила на шаг, прижав руки к груди. О чем он просит? Он что, думает, что его мамочка ему не поможет? Разве она не отдаст за него жизнь? Он – плоть от плоти ее. Все ее дети и их дети были единственным, что удерживало ее в этой жизни.

Мама развернулась и занялась его ранами. В этом она разбиралась – мать троих детей и бабушка десятерых внуков. Она уже и не помнила, сколько ран перевязала за свою жизнь. Он должен ей довериться.

Она хорошо это делала. Она все еще плакала, пока работала, но была сама нежность. Закончив свои процедуры, мама помогла ему перебраться на диван. Он должен лежать и отдыхать, велела она ему. Она позвонит его двум сестрам. Они захотят узнать, что произошло. Они захотят навестить его. А сама она приготовит его любимый суп farro [331] . Он может поспать, пока тот готовится, и…

– Нет, спасибо, мама, – поблагодарил ее Сальваторе. Он отдохнет четверть часа, а потом вернется на работу.