Шрифт:
– Эти микробы, – сказал Сальваторе, – мне кажется, они могут быть опасны.
Ажар объяснил, что микробы бывают разные. Некоторые из них абсолютно безвредны.
– Но ведь люди не изучают безвредные микробы? – спросил Сальваторе.
– Я не изучаю.
– А как же защитить себя от них? Это должно быть очень важно, нет?
– Когда ученый работает с опасными микробами, существует много степеней защиты, – объяснил Ажар. – Все лаборатории отличаются друг от друга, в зависимости от того, что в них изучают. Те, в которых изучают наиболее опасные штаммы, имеют больше степеней защиты.
– Si, si. Capisco. Но позвольте мне спросить, а для чего вообще нужно изучать такие опасные микроорганизмы, как эти микробы?
– Чтобы понять, как они мутируют. – ответил Ажар. – Чтобы выработать методы лечения, в случае если человек заразится ими. Увеличить время ответа при поиске источника заражения. Существует множество причин для их изучения.
– Так же, как существует множество видов этих микробов?
– Да, – согласился Ажар. – Как звезд во вселенной, и все они постоянно мутируют.
Сальваторе задумчиво кивнул, налил себе еще кофе из керамического кофейника и предложил Биргит и Ажару. Биргит согласилась, Ажар отказался. Он постукивал пальцами по краю своей чашки и смотрел поверх головы инспектора на дверь комнаты. За ней раздавался быстрый и веселый разговор Хадии. Она говорила по-итальянски. «Дети, – подумал пакистанец, – очень быстро схватывают иностранные языки».
– А в вашей лаборатории, Dottore? Что вы в ней изучаете? И она… как вы сказали? Биоопасна?
– Мы изучаем эволюционную генетику инфекционных заболеваний, – ответил Ажар.
– Molto complesso [337] , – пробормотал инспектор.
Для этого перевода было не нужно.
– Действительно сложно, – согласился Ажар.
– А в этой вашей биоопасной лаборатории вы отдаете предпочтение каким-нибудь отдельным микробам, Dottore?
– Стрептококкам, – ответил Ажар.
– И что же вы делаете с этими стрептококками?
337
Очень сложно (итал.).
В этот момент пакистанец задумался, еще раз сдвинув брови. Он объяснил задержку, сказав:
– Простите. Сложно свести все, что мы делаем, до уровня, понятного непосвященному.
– Certo. Ma provi, Dottore [338] , – согласился Сальваторе.
Ажар так и сделал, после минутного размышления.
– Наверное, самым простым будет сказать, что мы участвуем в процессе, который позволит нам ответить на вопросы, связанные с микробом.
338
Конечно. Но попробуйте, доктор (итал.).
– Вопросы?
– О его патогенезе, передаче, вирулентности, развитии, мутациях… – Ажар остановился, давая Биргит возможность перевести сложные термины на итальянский.
– И для чего это делается? – спросил Сальваторе. – То есть для чего это делается в вашей лаборатории?
– Ну, мы изучаем, как мутации влияют на вирулентность микробов.
– Другими словами, как мутации делают микроб еще более опасным.
– Правильно.
– Как мутации делают микроб возможным убийцей.
– Ну, можно и так сказать.
Сальваторе опять задумчиво кивнул. Он молча изучал Ажара. Молчание продолжалось дольше, чем требовала обстановка. Это, несомненно, подсказало пакистанцу, что что-то происходит. А так как паспорт у него уже отобрали, то этим чем-то была, по-видимому, смерть матери его дочери и возможная связь этой смерти с его собственной работой.
– Вы задаете мне эти вопросы по какой-то причине, старший инспектор, – с видимой осторожностью сказал Ажар. – Могу я узнать, по какой?
Вместо ответа Сальваторе спросил:
– Что происходит с этими вашими микробами, если их перевозят, Dottore? Я имею в виду, что с ними произойдет, если их перевезти из одного места в другое?
– Это зависит от того, как их перевозить, – сказал Ажар. – Но я не понимаю, с чем связаны эти вопросы, старший инспектор Ло Бьянко.
– То есть перевозить их можно?
– Да, можно. Но опять-таки, старший инспектор, вы задаете мне эти вопросы, потому что…
– Почки практически здоровой женщины вдруг отказывают, – перебил Сальваторе. – Для этого должна быть причина.