— А ваша сестра — какая она?

Поджав губы, она с минуту размышляла.

— Дженис умна и талантлива, но не очень уверена в себе. Время от времени на нее нападает робость. Думаю, в душе она весьма застенчива.

— Что ж, должно быть, нелегко иметь старшую сестру, которая само совершенство… и такая красавица.

— Благодарю вас, милорд, за комплимент, но мы никогда не были соперницами. Мы с Дженис прекрасно понимаем друг друга.

— Надеюсь, она понимает, что Финн — человек несерьезный.

— О, полагаю, что она это знает, — насмешливо сказала Марша.

— Хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы она… — Дункан не сразу решился произнести эти слова: — Смотрела на него наивными глазами.

Он знал, что именно так Финн и ослепил ее. Цитировал ее речь, которую она произнесла в тот вечер на балу у Ливингстонов.

— Дженис, по-своему, очень разумна, — сказала Марша. — Однако знаете что? — Она вскинула подбородок. — Жаль, что наивность в глазах — это, по-вашему, грех. Женщина должна иметь право влюбиться. Влюбиться глубоко и без всяких условий. Без страха.

— Согласен. Однако жизнь такова, что женщине приходится быть осторожной. Бывают мужчины, недостойные их любви. Считаю, что среди них и мой брат, по крайней мере сейчас.

— Почему вы так говорите? — Марша пыталась сохранить безразличный тон, но голос ее тем не менее звенел.

— Ему еще предстоит повзрослеть. Он думает лишь о себе.

Ее зрачки потемнели, руки вцепились в колени.

— Вероятно, он бы давно повзрослел, — воскликнула она отчаянным голосом, — если бы вы не вмешались и не определили, куда ему ехать, именно в тот момент, когда брат кого-то полюбил!

Вот это обвинение! Дункана словно ударили ножом в сердце, но внешне он был спокоен.

— О чем, Бога ради, вы толкуете?

Вот! Вот разговор, которого Марша ждала четыре года!

В обширном помещении театрального зала, в продуваемой сквозняками ложе, открытой глазам сотен зрителей, Марша, словно со стороны, увидела свою одинокую фигурку — одна, выставлена на всеобщее обозрение! И яростное чувство, которому она не могла дать названия, овладело ее душой.

— Вы сбили его с ног предательским ударом! — сказала она, задыхаясь.

Лицо графа потемнело.

— Простите?

— Вы послали брата в Америку, — выпалила она. — Против его воли! Да, мы были молоды, но мы были влюблены! Кто знает, что произошло бы, останься он по эту сторону Атлантики, где бы его любили и поддерживали — не только вы, его родной брат, но и я! Вероятно, он не стал бы таким эгоистичным, каким мы его знаем сейчас.

— К черту, — тихо сказал Дункан, глядя на Маршу. — К черту его! Мне следовало догадаться, следовало быть начеку!

— Что-о?

Несколько секунд он сидел молча. Она чувствовала, что им владеют гнев, изумление и даже — ненависть к себе самому.

— Рассказывайте, — потребовала она.

Дункан пристально взглянул на Маршу.

— Финн умолял, чтобы я отправил его из Ирландии в Америку.

— Что-о-о?

— Я не собирался отправлять его туда еще год. Даже два.

Марша уставилась взглядом в пол, осознавая то, что он говорил. Принять этого она не могла. Из коридора, из оркестровой ямы доносился шум, на сцене царила тишина — все это давило на нее, не давая вздохнуть. Она подняла голову, обвела взглядом ярко разодетую толпу, красный бархат занавеса — и снова посмотрела на лорда Чедвика, который не сводил с нее глаз, наполненных глубоким состраданием.

— Он мне солгал? — спросила она.

— Да, — тихо ответил граф.

Марша закрыла глаза.

Финниан Латтимор ее обманул.

А она годы оплакивала крушение их любви.

Открыв глаза, она сделала судорожный вдох. Все было напрасно. Все зря. Глупая растрата всего, что можно растратить. Еще хуже, что она обвиняла и ненавидела графа, его брата.

— Должно быть, вы меня презирали, — сказал Дункан, будто угадав ее мысли. — Не потому ли вы держались так неприветливо в тот день, когда я увидел вас в витрине швейной мастерской, и едва терпели меня, когда мы встречались после того? Вы полагали, что это я заставил его вас покинуть?

Марша кивнула, не в силах сказать ни слова, все еще пытаясь осмыслить то, что услышала.

— Мне так жаль. — Он сжал ее руку. — Простите.

— Нет, — прошептала она, сглатывая подступающие слезы. — Это вы меня простите. — Она снова обвела зал невидящим взглядом, чтобы наконец уставиться на собственные туфельки.

— Вы не знали, — сказал Дункан. — Вы были очень юной и поверили ему. — Он снова сжал ее руку.

Марша как будто заново переживала свою боль. Увидела Финна совсем в ином свете. Он отпустил ее руку, и она встала.