Еще в Исландии Джулиан вместе с остальными начал работать над видеоматериалом «Сопутствующее убийство». На месте участие в проекте принимали Биргитта, Роп и еще два-три исландца, которые в основном обеспечивали техническую поддержку. Техники и я работали дома на своих компьютерах. Остальные сняли дом на окраине Рейкьявика, закрылись в нем, занавесили окна и обрабатывали видеоматериал.

В то время у WikiLeaks появились два новых сотрудника: исландские журналисты Кристинн Храфнссон и Инги Рагнар Ингасон. В творческой подаче нашей следующей публикации, несомненно, была заслуга Кристинна и Инги. Оба в прошлом работали в телевизионном сегменте, Инги был режиссером. Они уговорили Джулиана опубликовать видеоматериал в форме отдельного фильма.

Кристинн очень быстро понял, какую роль может сыграть WL в его журналистской карьере. На сегодняшний день он является новым пресс-представителем WL. Мне кажется, что это он привлек к делу Инги, а чуть позже еще и одного семнадцатилетнего юношу – он впоследствии занял особый пост «мальчика на побегушках», смысла которого мне так и не удалось постичь. Позднее Джулиан в своих обвинениях в мой адрес часто обращался к поддержке Кристинна: «Кристинн может подтвердить, что ты настраивал остальных против меня, Кристинн то, Кристинн сё».

Тот факт, что я не хотел и не мог вернуться в Исландию, не обсуждался. Я чувствовал, что для Джулиана мое присутствие нежелательно, и тему эту не поднимал. Я прекрасно мог работать на WL из Берлина. Теперь у меня была серьезная причина, чтобы отсюда не уезжать: Анке. Мы очень быстро поняли, что созданы друг для друга. Мы придерживались одних и тех же взглядов, оба стремились улучшить окружающий мир и общались на равных.

Вопрос же о том, как сложатся мои дальнейшие отношения с Джулианом, по-прежнему оставался открытым. Я пытался вызвать его на разговор, но он уклонялся. Общались мы только в чате, хотя многие советовали нам встретиться, чтобы выяснить отношения. Наша переписка становилась все более странной. В начале мая я предпринял очередную попытку понять, в чем же он меня, собственно, обвиняет. Вот отрывок из нашего диалога:

Д: мне нужно понять, как нам вернуться к прежним отношениям на основе взаимного доверия, Дж

Д: дай мне знать, когда у тебя будет время это обсудить

Д: мне нужен только конструктивный разговор

Дж: я не знаю, с чего начать, и если мне приходится объяснять, то в чем смысл?

Д: смысл в том, чтобы разобраться и двигаться дальше?

Д: кроме того, я по-прежнему считаю себя одним из немногих людей, которым ты можешь доверять, по-настоящему доверять

Д: а таких очень немного

Д: ради прошедших трех лет это того стоит, должно того стоить

Дж: патологические лжецы обычно глубоко убеждены в собственной честности, и это делает их ложь такой правдоподобной

Д: почему ты считаешь меня лжецом?

Д: я не помню, чтобы хоть раз тебя обманул, никогда такого не было

Д: мне кажется, что ты прислушиваешься к лжи других

Д: и даже не пытайся спрашивать меня об этом

Д: я хоть убей не понимаю, как ты можешь считать меня лжецом

Д: черт, даже представить не могу

Дж: ты столько раз облажался, и ты хочешь, чтобы я все эти случаи перечислил? какой в этом смысл, если ты сам этого не видишь?

Дж: я хочу, чтобы ты сам в этом разобрался

Д: потому что я требую доказательств

Д: я не могу сам в этом разобраться, потому что по крайней мере половина всего этого – неправда

Д: этого никогда не было, а ты считаешь, что было

Д: так как же я могу в чем-то разобраться?

Дж: речь идет о непосредственных наблюдениях, а не об информации из чужих рук

Д: тогда я еще меньше понимаю

Дж: я уже 6 недель тому назад представил тебе список причин, по которым я был на тебя обозлен

Д: это где одним из пунктов был мой почти всегда от утюженный костюм?

Д: я действительно ничего не понимаю

Список, боже мой, какой бред. Джулиан составил список всех моих недостатков. В этом списке было, кроме всего прочего, указано, что стрелка на моих брюках всегда идеально заутюжена. Притом что мы самое частое раз в три месяца надевали костюмы. У меня сложилось впечатление, что на некоторых встречах мы могли бы достичь гораздо большего, если бы явились на них прилично одетыми по консервативным меркам, а не как последние оборванцы. Держаться консервативно, работать субверсивно – это был мой девиз.

С некоторых пор Джулиан сам приходит на выступления в костюме, причем в брюках с идеально отутюженной стрелкой. Я считаю, что это правильно. У Дэниела Эллсберга, известного разоблачителя, который в 1971 году передал прессе секретные бумаги Пентагона по вьетнамской войне, есть на эту тему хорошее высказывание: «Когда придут тебя арестовывать, ты должен быть в костюме». И речь в данном случае идет не о внешнем виде, а прежде всего о том, чтобы дать людям понять: приличная одежда от наказания не убережет.

Еще меня обвиняли в том, что мое имя значилось на табличке под дверным звонком с тех пор, как я переехал к Анке. На Джулиана это действовало как красная тряпка на быка. Я задавался вопросом, в чем тут дело. Он возмущался: мол, я ставлю под угрозу собственную безопасность. Но мое имя было на дверном звонке и до того, как я переехал к Анке. Между прочим, даже в Висбадене, где Джулиан прожил у меня два месяца.

Кроме того, где бы я ни жил, я всегда менял старые замки на новые, более надежные. Мою входную дверь далеко не просто было бы взломать. Я бы сразу заметил, если бы кто-то попытался залезть в квартиру. С недавнего времени я обзавелся железнодорожной проездной карточкой, по которой мог в течение целого года ездить на поезде, куда хотел. 3800 евро на эту карточку были взяты из нашего постоянно растущего капитала в фонде имени Вау Холланда. Я просто садился на поезд и ехал, без необходимости оплачивать билет кредиткой, по которой можно было бы вычислить мой маршрут. В общем, я намного серьезнее относился к безопасности, чем раньше.

Джулиан долгое время не имел постоянного местожительства, он болтался то там, то тут и всегда где-нибудь находил приют. Он еще в детстве без конца кочевал с места на место. Его мать долгое время скрывалась от его отца, который был членом австралийской секты «Нью Эйдж».

Каково это – не иметь своего угла, я за прошлые годы испытал на собственной шкуре. В июле 2009 года я съехал с квартиры в Висбадене и семь последующих месяцев, точнее – до моей встречи с Анке, провел без жилья. Возможно, изначально перспектива разделить кочевнический образ жизни Джулиана даже казалась мне заманчивой. И в первое время опыт жизни без балласта действительно был интересным. Под «первым временем» я подразумеваю первый месяц.

Интерес очень быстро прошел и перерос в отвращение. Больше всего мне не хватало моей кухни, где я хранил запасы продуктов и специи, где у меня был свой порядок, где я мог при желании приготовить себе поесть.

Моя мебель, которой набралось два микроавтобуса, причем половину одного заняла моя хорошо оснащенная кухня, а еще половину – компьютерное оборудование, хранилась у родителей. Я собирался искать жилье в Берлине, но до выбора квартиры дело так и не дошло. Я всегда таскал с собой огромный рюкзак, во время конференций останавливался в дешевых пансионах или ночевал у друзей.

Уже спустя неделю после нашего с Анке знакомства стало ясно, что я перееду к ней. Мне кажется, увидев красный диван в подвале клуба, на котором я обычно ночевал, она порадовалась, что пригласила меня к себе жить. Квартира Анке была большой и уютной, один угол в гостиной выложен подушками, а кухня стала настоящим подарком для моей изголодавшейся по домашнему очагу души.

Вполне возможно, что Джулиан, в отличие от меня, родился кочевником и что ему все это не доставляло неудобств. Но после проведенных на красном диване ночей я бы прекрасно понял его, если бы выяснилось, что это не так.

Кстати, я стал еще и отцом. Моего новоиспеченного десятилетнего сына звали Якоб. Верите или нет, но мы с первой секунды нашли общий язык. Внезапно обретенное счастье в личной жизни придавало мне новые силы для дальнейшей работы над проектом.

В чате поначалу все было довольно тихо. Остальные, по всей видимости, были заняты подготовкой видеоматериала, поэтому на чат времени больше ни у кого не оставалось. Но вскоре начались первые дебаты, в которых речь шла в первую очередь о пресс-стратегии и пожертвованиях.

После публикации материала Джулиан заявил, что подготовка «Сопутствующего убийства» якобы обошлась ему в 50 тысяч долларов. Эту сумму он хотел возместить при помощи пожертвований. Кроме всего прочего, он утверждал, что основная работа состояла в расшифровке материала. Я знаю, что это не совсем так. Время от времени нам присылали зашифрованные фильмы, но в данном случае к видеоматериалу был приложен пароль. Требовалось только несколько увеличить разрешение файла, чтобы улучшить качество изображения, но и этим большей частью занимались добровольные помощники. В сущности, расходы Джулиана в этот период ограничивались арендой дома и покупкой собственных авиабилетов. Вычислительную мощность для сервера тоже обеспечили добровольцы.

Инги и Кристинн, которых Джулиан послал в Ирак, чтобы опросить свидетелей и собрать справочный материал, потом обратились ко мне с просьбой возместить им стоимость билетов до Багдада и обратно. Они купили билеты на собственные деньги, а Джулиан обещал компенсировать им расходы.

Таким образом, мы могли бы, например, в Исландии основать отдельный фонд, чтобы задним числом набрать необходимую для этого сумму. Джулиан явно видел в пожертвованиях в адрес WL бизнес-модель, позволяющую в любой момент разжиться большими деньгами.

Я запросил соответствующую сумму в фонде Холланда и вернул исландцам деньги.

В связи с фильмом «Сопутствующее убийство» впервые встал вопрос о правовом статусе наших публикаций. Телевизионные каналы звонили нам, чтобы выяснить, можем ли мы передать им видеоматериал, есть ли этот материал в более высоком разрешении и какова его стоимость. Мы договаривались о денежных пожертвованиях, или, если, как в случае с ZDF, правила этого не допускали, нам вместо этого выплачивали гонорары за интервью. В целом вся эта денежная суета вокруг нашего фильма имела неприятный оттенок. Но Джулиан отмахивался от моих возражений и доводов остальных и призывал нас не брать под сомнение его авторитет в трудные времена.

Джулиан в сопровождении Ропа полетел в Вашингтон, чтобы в Национальном пресс-клубе провести пресс-конференцию на тему фильма «Сопутствующее убийство». Перед вылетом он попрощался с нами в чате словами: «Сейчас я закончу войну».

Наверное, на это нужно было ответить: «Да, до скорого. Может, тебе еще дать в дорогу пару бутербродов?» Я оптимист и не сторонник ложной скромности, но это высказывание все же выходило за рамки нормального.

Потом речь шла еще и о том, что нам, возможно, вручат Нобелевскую премию мира. Архитектор сообщил мне, что ему об этом сказал Джулиан.

«Не исключено, что нам вручат Нобелевскую премию мира», – поведал и мне Джулиан.

Позднее я в нашей электронной почте нашел сообщение от шведского единомышленника. Он писал, что знает двух профессоров из университета, которые имеют какое-то отношение к выдвижению кандидатов в лауреаты Нобелевской премии. Он намеревался спросить их, не хотят ли они внести WL в список кандидатов. В общем, все это сильно напоминало историю про собаку тети знакомого соседа моего брата. Разумеется, нам не светило пополнить ряды таких выдающихся людей, как Мартин Лютер Кинг, Мать Тереза и Барак Обама.

Находясь в Берлине, я занимался рассылкой приглашений, организацией помещения и прямой трансляции для пресс-конференции по «Сопутствующему убийству» в Вашингтоне. Когда было нужно, мы по-прежнему прекрасно работали в команде. Вернее, наоборот: за три дня до назначенной даты в Вашингтоне практически ничего подготовлено не было. Если бы я не вмешался, Джулиан встречался бы с журналистами в вестибюле Национального прессклуба или прямо у его входа. Это в том случае, если бы на встречу вообще кто-нибудь явился.

Мы с Анке решили пожениться, и Джулиан узнал об этом первым. Это было в марте 2010 года, и, несмотря на наши осложнившиеся отношения, он все-таки оставался одним из самых важных для меня людей. Как только мы определились с датой, я сразу сообщил ему, что был бы очень рад, если бы он смог приехать. Он не ответил. У нас тогда уже были серьезные разногласия по поводу денег и дальнейшей ориентации WL, в чате промелькнуло несколько резких слов. Я эту тему больше не затрагивал, поскольку боялся нарваться на отказ. Но на самом деле я больше всего на свете хотел, чтобы Джулиан присутствовал на свадьбе.

Незадолго до свадьбы он устроил мне сцену, потому что я его не пригласил. А я пригласил его в самую первую очередь!

«Я письменного приглашения не получал», – жаловался он.

«И куда же я, по-твоему, должен был его послать?» – осведомился я в ответ. Не говоря уже о том, что мы вообще никаких письменных приглашений не рассылали.