— Конечно, мистер Сприггс, они должны работать, — если не добровольно, то принудительно. Но ведь, помимо избиения, существуют другие методы.

— Что же вы предлагаете, мисс Динсмор?

— Можно лишить их некоторых привилегий или посадить на несколько дней под замок на хлеб и воду, — ответила Элси и вопросительно посмотрела на отца, который внимательно слушал разговор.

— Я не давал разрешения прибегать к телесным наказаниям, — заметил мистер Динсмор, обращаясь к Сприггсу, — и не думаю, что в них есть необходимость.

На мгновение воцарилась тишина. Сприггс застыл, глядя на огонь. Вдруг он повернулся к Элси и едва заметно улыбнулся:

— А я думал, мисс, что вы хотите меня уволить.

Элси слегка покраснела, но с достоинством ответила:

— Если вы будете выполнять мои приказы, сэр, и пообещаете больше не прибегать к физическим наказаниям, то зачем мне вас увольнять? Вы — прекрасный работник.

— Спасибо, мисс Динсмор. Такой расклад меня устраивает. Я обещаю вам повиноваться и всегда действовать в ваших интересах. Однако если ваши интересы пострадают из-за того, что вы запретили мне использовать плеть, то не забудьте: это не моя вина.

— Я готова рискнуть, — ответила Элси, показывая движением руки, что беседа закончена. Сприггс встал, учтиво поклонился и вышел.

— А теперь, дорогой папочка, продолжим осмотр дома, — воскликнула Элси, вскакивая с кресла. — Но прежде скажи мне, правильно ли я говорила с мистером Сприггсом?

— Бог дал тебе прекрасные деловые качества, Элси, — ответил мистер Динсмор, улыбаясь. — Не ожидал, что ты столь легко и естественно войдешь в роль хозяйки.

— Правда? — обрадовалась Элси. — А я так волновалась! Знаешь, когда ты сидишь рядом и наблюдаешь, а я распоряжаюсь, я чувствую себя очень странно. Папочка, ты, пожалуйста, не забывай, что я все равно — твоя дочка. И всегда готова тебе подчиниться!

— Я знаю, моя дорогая, — ответил отец, обнимая Элси за талию и с любовью глядя в ее нежное лицо.

Так они и стояли, обнявшись, у камина, пока не пришла тетушка Хлоя со светильником в руке.

— Как вовремя, няня! Веди нас по дому, показывай дорогу, — сказала Элси.

Они шли по длинным коридорам, переходили из комнаты в комнату, из одного просторного зала в другой. Элси очень понравилась и планировка дома, и мебель. Она не раз помянула добрым словом тетушку Филлис, которая добросовестно смотрела за домом.

Наконец, миновав будуар, они вошли в уютную, роскошно убранную спальню.

— Здесь ты родилась, моя дорогая. И отсюда твоя мамочка ушла в лучший мир, — тихо сказал мистер Динсмор.

— Боже мой, ничего не изменилось... Все такое же, как в тот день, — прошептала тетушка Хлоя, подходя к кровати. Она положила руку на подушку. Глаза старой служанки наполнились слезами. — Моя драгоценная юная госпожа, моя милая девочка лежала на этой кровати. Лицо ее было белее простыни. А глаза — большие карие глаза — оставались ясными. Локоны разметались по подушке. И она сказала мне еле слышно: «Нянечка, принеси малышку». Я принесла тебя, дорогая, и осторожно положила рядом с мамочкой. А она поцеловала твое маленькое личико, а потом заплакала и сказала: «Деточка моя, бедная моя доченька. Некому ее любить. Некому, кроме тебя, няня. Возьми ее и никогда не оставляй. Научи ее любить Господа нашего Иисуса Христа».

Няня говорила тихо, но Элси отчетливо слышала каждое ее слово. Она плакала. Отец привлек ее к себе и молча поцеловал в мокрую щеку. Говорить он не мог: из глаз этого зрелого мужчины струились слезы, а сердце разрывалось от переполнявших его чувств.

Наконец отец увел Элси в будуар и показал ей портреты дедушки и бабушки. Но особое внимание Элси привлек портрет матери — художник написал ее, когда ей было лет десять-двенадцать.

— Мама была очень красивой девочкой, — прошептала Элси, с любовью глядя на портрет.

— В десять лет ты была такой же. Поразительное сходство, — откликнулся мистер Динсмор. — Иди сюда. Смотри. — Он поднял крышку корзинки для рукоделия и указал на незаконченную вышивку. В нее была воткнута игла. Казалось, что ловкие пальцы вышивальщицы держали ее еще совсем недавно.

Элси бережно взяла вышивку и прижалась к ней губами. Ей почудилось, что тонкая ткань еще хранит незримые следы маминых прикосновений, тепло ее рук.