Кроме этих людей, офиціально состоявших при Талейране, его сопровождала совершенво преданная ему и имевшая на него большое вліяніе, жена его племянника, графиня Перигор (герцогиня Дино). Эта замечательная женщина, двадцати лет от рода, блиставшая редкою красотою, еще более умом, и обладавшая всем, что доставляет господство в болыпом свете, нередко избегала его, чтобы предаваться чтенію. Новейшая исторія и творенія лучших литераторов на разных языках были любимыми предметами ея занятій; в особенностиже она любила беседовать о важненших вопросах политики, а также о художествах, которых посгигала все тонкости. Содействіе молодой графини приносило ея дяде большую пользу, устраняя затруднения, казавшіяся камнем преткновенія опытному дипломату: нередко мудрость, в виде прелестной Граціи, придавала изящную форму его соображеніям; многія из нот Талейрана, многія из собственных его писем к Людовику XVIII носят на себе печать вернаго такта, нежнаго чувства, участницы его серьёзных занятій(14).

Очевидно, что на венском конгресе порядок веденія дел и самое решеніе важнейших вопросов ь зависели почти исключительно от пяти первостепенных держав: Англіи, Россіи, Австріи, Пруссіи и Франціи. Барон Штейн, не будучи уполномоченным, ни Россіи, ни Пруссіи, явился на конгресе, как доверенное лицо Императора Александра по делам Германіи и как председатель комитета по управленію землями завоеванными оружіем Союзников. Способности, сведенія и твердый, неподкупный характер Штейна давали ему большое вліяніе на решеніе германских вопросов. Император Александр, по прежнему, удостоивал его совер-шенным доверіем, но, вместе с тем, иногда следовал внушеніям близких к нему людей, и в особенности товарища своей юности, князя Черторыскаго. Дальновидный Штейн, разделяя на счет Польши мненія опытнейших русских государственных людей, и в числе их графа Разумовскаго, вскоре по прибытіи Государя в Вену, подал ему Записку, в которой, между прочим. изложил свои мысли по сему предмету следующим образомъ:

„Пусть дадут Полякам принадлежащим Россіи такія политическія учрежденія, которыя обезпечилибы им участіе в самоуправленіи, охранили-бы их от угнетеній, поддержали-бы общественное мненіе и дали-бы пищу их деятельности. Учрежденіе земских облает еых чинов во всякой из польских провинцій послужило-бы к обезпеченію Полякам личной свободы, собственности, участія во внутреннем управленіи, и подало-бы средства к развитію в народе нравственных и умственных силъ.

„Ежели Поляки не получать общей государственной конституціи, то они должны принести эту жертву важнейшим интересам Европы, благодарности Союзникам — освободителям, преступному участію, принятому ими самими в своем расторженіи трех-вековым безначаліем и продажностью своих магнатов, прекратившими политическое существованіе Польши. Пусть вспомнят они слова, сказанныя еще в XVI-м столетіи одним из их величайших Государей, Стефаном Баторіем: Поляки! Вы обязаны сохраненіем своей самобытности—не ваіиим законам, которыхь вы не знаете; ни вашему правительству, которому вы не повинуетесь; вы обязаны тем — случаю. Поляки утомили попущеніе этого случая, или—лучше сказать—Промысла, и он дозволил их покореніе. Все начала, входящія в характер свободной націи: чистота нравов, уваженіе к человечеству, холодный разсудок, просвещеніе; все учрежденія, долженствующія лежать в основе конституціи: среднее сословіе, городскія и общинныя учрежденія, им неизвестпы. Все заставляете опасаться, чтобы свобода, к которой эта нація вовсе не приготовлена, не сделалась бедствіем для нея самой, для ея соседей и для державы, с коею она должна оставаться неразрывною" (15).

Несколько дней спустя, Император Александр, встретив Штейна, сказал ему : „Вы мне писали о Польше; почему-жевы, изъявляя постоянно либеральныя идеи, предлагаете мне совершенно противное?44— „Мне кажется—отвечал Штейнъ—что каждое соображение должно обсуждаться в отношеніи предмета, к которому предполагается применить его. Опасаюсь, чтобы Польша не сделалась для вас источником непріятностей; ей недостает средняго сословія, охраняющаго во всякой образованной стране понятія, нравы, и имущества; вместо средняго сословія, там видим невежественную буйную шляхту и Жидов; подобный-же недостаток в среднем сословіи затрудняет ваши преобразованія и в Россіи". — „Это правда, отвечал Государь, но в герцогстве варшавском дела идут очень хорошо44.—„Несовсем.... И Наполеон не давал воли Полякамъ44. — „Я тоже сумею держать их в порядке44—сказал Государь (16).

Императору Александру было не безъизвестно, что в Россіи не одобряли возстаноиленія Польши, но он неожидал, чтобы иностранцы, состоявшіе в нашей службе, Поццо ди-Ворго, Каподистріа, Нессельрод, выразили такое-же мненіе. Мы уже видели,

2

что Поццо ди-Борго считал возрожденіе самостоятельной Польши, с особым управлевіем и собственною арміей, несовместным с пользами Россіи и спокойствіем соседственных ей держав. Граф Каподистріа, состоявшій при Чичагове в войну 1812 года и имевшій случай ознакомиться с Польшею и Поляками, на вопрос Государя: „что думает он о возстановленіи их политической самобьттности“, отвечал: „как у Поляков нет средняго сословія, то считаю их неспособными к свободным уставам, и если Государь соизволить ввести такія учрежденія в Польше, то возбудит тем опасенія своих соседей“(17).

Император Александр сознавал справедливость этих мненій, но не последовал им, и хотя опыт изменил многія из его прежних убежденій, однакоже вліяніе князя Чарторыскаго, поддержанное собственным пристрастіем Государя к свободным уставам, заставило его устоять в намереніи—возстановить Польшу.

Столь-же мало имели успеха и представленія лорда Кестельри. В записке, поданной Императору Александру англійским министром, было упомянуто, что, по условіям договоров, заключенных в Калише, Рейхенбахе и Теплице, положено разделить герцогство варшавское между Россіею, Пруссіею и Австріею, и что присвоеніе герцогства с четырьмя милліонами жителей было-бы „вероломствомъ“. По мненію лорда Кестельри, проект Русскаго Государя не мог быть разсматриваем как нравственный долг в отношеніи к Польше, и в особенности, когда исполненіе такого долга угрожало безпокойствіями соседям и волненіями собственной стране. Ежели Император убежден, что следует улучшить быт Польши образованіем изъ нея самостоятельна™ владенія, то он может это сделать с принадлежащими ему польскими провинціями и частью герцогства, которая достанется Россіи. Пусть возстановится нація вполне независимая, а не сделается из нея страшное орудіе в руках сильнаго государства. Подобная либеральная мера была-бы принята с восторгом всею Европою. Конечно — по обыкновенным государственным разсчетам — освобожденіе Польши было-бы жертвою со стороны Россіи; но если Император не готов к такой жертве, то он не имеет никакого права делать подобные опыты на счет своих союзников и соседей. Он не может надеяться, чтобы уполномоченные Австріи и Пруссіи добровольно со? гласились оставить открытыми свои границы. Представители Великобританіи, Франціи, Испаніи и вероятно всех прочих государству больших и малых, руководятся одинаковыми соображеніями на счет этого проекта. Ежели Император, настойчиво поддерживая его исполненіе, займет войсками герцогство варшавское, то не останется ничего более, как объявить всем министрам собранным в Вене, что действія русскаго правительства не позволяюсь надеяться на успех устройства дел предположеннаго в Париже....(18).

Как в письме Императору Александру, лорд Кестельри распространялся о содействіи Англіи в расширеніи пределов Россіи, то Государь счел нужным возстановить истинный смысл заслуг, оказанных ему англійским правительством. „Все сделанныя мною пріобретенія—писал онъ—имеют оборонительное значеніе. Еслибы мне не удалось заключить мир с Турками, то мог-ли-бы я употребить против общаго непріятеля все свои средства и была-ли-бы освобождена Европа? По словам 2* вашим, Англія согласилась на присоединеніе Норвегіи к Швеціи собственно для того, чтобы обезпечить мне обладаніе Финляндіей. Я руководился более безкорыстною целыо: убеждая вас гарантировать Шведам обладаеіе Норвегіей, я хотел привлечь Шведію к нашему союзу. Моя столица была обезпечена, a Швеція сделалась сильнее прежняго: таким образом обе стороны выиграли в отношеніи к собственной безопасности, и равновесіе не было нарушено. Вы видите, милорд, что я очень хорошо понимаю настоящій смысл вашей политики, хотя и не думаю вовсе уменьшать важность вашего содействія. Все мои старанія, все сделанныя мною пожертвованія клонятся к поддержанію обіцаго равновесія.... Пусть весь мір, свидетель руководящих мною начал, со времени перехода через Вислу до прибытія на Севу, решитъ— может-ли вліять на меня желаніе пріобрести лишній милліон душ, или упрочить за собою какую-либо другую выгоду. Чистота моих намереній—моя сила; если я стою за порядок вещей, предположенный мною в Польше, то делаю это из убежденія, что он послужить к общей пользе.... Чтоже касается до попеченія и обязанностей в отношеніи моих подданных, то это—мое дело, и только уверенность в прямоте руководивших вами поводов могла ослабить впечатленія на меня сделанныя этим местом вашего отзыва44.

К письму Государя был присоединен меморандуму составленный, по Высочайшему повеленію, Чарторыским и Анштеттом: в этом документе излагалось, что договоры 1813 года, на счет герцогства варшавскаго, в настояшее время, не могут иметь никакого значенія, будучи заключены тогда когда Австрія и Пруссія еще не имели в виду огромных владеній, ныне им доставшихся. За уступкою этим державам четвертой доли народонаселенія и трети доходов герцогства, Россія, (по разсчетам — весьма неточным — князя Чарторыскаго) получила-бы всего на вое 2,200,000 душ и около 8-ми милліонов гульденов (до 5-ти милл. рубл. сер.) дохода. Можно-ли назвать такой участок громадным в сравненіи с теми, которые достались Австріи и Пруссіи, в странах богатых естественными произведеніями и промышленностью?... Найрасно полагают, будтобы с присоединеніем герцогства страшная опасность угрожает беззащитным столицам Австріи и Пруссіи: на стороне первой—естественныя преграды; другая прикрыта крепостями; напротив того, герцогство, выдающееся между этими государствами, может быть охвачено их арміями. Возвращені е національности Полякам — по мненію князя Чарторыскаго — также не должно внушать опасеній, и, напротив того, будет вернейшим средством утишить их безпокойство.... (19).