Донаха начала наполнять их миски.

— Почему ты ей не расскажешь, — продолжил Арнау, когда Донаха подавала на стол, — что в действительности это не стоит нам денег, что на самом деле мы зарабатываем их?

Мар округлила глаза и повернулась к Гилльему.

Гилльем задумался.

— Вот уже три года как мы платим особый налог, — заметил он, отказываясь согласиться с доводами Арнау. — Три года войны мы, жители Барселоны, покрываем все военные расходы.

Мар сжала губы и повернулась к Арнау.

— Это правда, — согласился Арнау — Как раз три года тому назад мы, каталонцы, подписали договор с Венецией и Византией о войне против Генуи. Нашей целью было покорить Корсику и Сардинию, которые по договору Аньани должны были стать каталонскими ленными владениями и которые, однако, оставались под властью генуэзцев. Шестьдесят восемь вооруженных галер! — Арнау заговорил громче. — Шестьдесят восемь вооруженных галер, двадцать три каталонские, а остальные венецианские и греческие столкнулись в Босфоре с шестьюдесятью пятью генуэзскими галерами.

— И что было? — осведомилась Мар после того, как Арнау внезапно замолчал.

— Никто не победил. Наш адмирал Понс де Санта Пау погиб в битве, а назад вернулись только десять из двадцати трех каталонских галер. Что было потом, Гилльем? — Раб покачал головой, но Арнау продолжал настаивать:

— Расскажи об этом, Гилльем.

Мавр тяжело вздохнул.

— Византийцы предали нас, — удрученно произнес он, — и в обмен на мир заключили договор с генуэзцами, предоставив им право монополизировать торговлю с ними.

— А что еще произошло? — не отступал Арнау.

— Мы утратили один из самых важных морских путей на Средиземноморье.

— Потеряли деньги?

— Да.

Девочка внимательно слушала разговор, переводя взгляд с одного на другого. Даже Донаха, суетившаяся у очага, заинтересовалась.

— Много денег?

— Да.

— Больше, чем позже мы дали королю?

— Да.

— Только в том случае, если Средиземное море будет нашим, мы сможем спокойно торговать, — изрек наконец Арнау.

— А византийцы? — спросила Мар.

— На следующий год король собрал новый флот из пятидесяти галер под командованием Берната де Кабреры и победил генуэзцев у Сардинии. Наш адмирал захватил тридцать три галеры и потопил остальные три. Погибло восемь тысяч генуэзцев, а три тысячи двести было взято в плен. Заметьте, что в этом сражении погибло всего лишь сорок каталонцев! Византийцы, — продолжал он, глядя в горящие от любопытства глаза девочки, — пошли на попятную и снова открыли порты для торговли с нами.

— А три года особого налога, который мы все еще платим? — спросил Гилльем.

— Но если у короля уже есть Сардиния, а мы торгуем с Византией, чего же еще добивается монарх? — поинтересовалась Мар.

— Жители острова под предводительством судьи Арбореа поднялись с оружием против короля Педро, и ему приходится решать вопрос о подавлении восстания.

— Король, — вмешался Гилльем, — должен был бы довольствоваться открытыми торговыми путями и сбором налогов. Сардиния — земля непокорная. Мы никогда не будем править ею.

Король не пожалел роскоши, чтобы предстать перед своим народом во всем величии и блеске. Однако на помосте его маленькая фигура многими осталась незамеченной. На нем был яркий наряд из блестящего красного шелка, который переливался на зимнем солнце, как и драгоценные камни, украшавшие одежду. Для этого случая Педро IV не забыл надеть корону и, конечно, прихватил свой кинжал, который носил на поясе. Его свита из знати и придворных, разодетая так же пышно, как и король, следовала за ним.

Король вышел к народу и сумел воспламенить его. Когда еще Педро IV обращался к простым гражданам, чтобы рассказать им о том, что он собирается делать? Но сейчас король с пафосом говорил о Каталонии, ее землях и интересах, гневно обличал предательство Арбореа на Сардинии. Когда люди услышали об измене, они подняли руки и стали требовать мщения. Король продолжал свою речь перед церковью Святой Марии, пока наконец не обратился к барселонцам за помощью, в которой нуждался. Возбужденные люди готовы были отдать ему своих детей, если бы он их об этом попросил.

Пожертвования пошли от всех жителей Барселоны; Арнау заплатил то, что ему полагалось как городскому меняле.

Вскоре Педро IV отбыл на Сардинию с флотом из ста кораблей.

Когда войско покинуло столицу, город вернулся к обычной жизни, и Арнау снова занялся своей лавкой, приемной дочерью, Святой Марией и теми, кто приходил к нему за помощью, прося занять денег.

Гилльему пришлось привыкать к такому образу жизни и поведению, которые совершенно отличались от того, что он наблюдал в среде коммерсантов и менял, включая и Хасдая Крескаса. Вначале мавр сопротивлялся и демонстрировал это каждый раз, когда Арнау развязывал кошелек, чтобы дать деньги одному из многочисленных трудяг, нуждающихся в них.