Жоану еле-еле удалось высвободиться из рук Арнау.

— Ты задушишь меня на радостях. — улыбаясь, сказал он.

Но Арнау его не слушал.

— Почему ты не сообщил о своем приезде? — спросил он, снова обнимая его за плечи. — Дай я на тебя посмотрю. Ты изменился! — «Тринадцать лет», — хотел было напомнить ему Жоан, но Арнау не дал сказать ему и слова. — Как давно ты в Барселоне?

— Я приехал…

— Почему ты мне не сообщил? — опять перебил его Арнау, продолжая трясти брата. — Ты вернулся, чтобы остаться? Скажи «да». Пожалуйста!

Гилльем и Мар не могли скрыть улыбки. Монах, увидев, что они улыбаются во весь рот, крикнул:

— Хватит! — Он отошел на шаг от Арнау и повторил: — Хватит, ты меня задавишь.

Арнау воспользовался моментом, чтобы разглядеть его. От того Жоана, который уехал из Барселоны, остались только глаза — живые, блестящие. В остальном он очень изменился: почти облысел, очень похудел и осунулся. А эта черная одежда, которая свисала с его плеч, придавала ему еще более унылый вид. Жоану было на два года меньше, но он казался гораздо старше брата.

— Ты недоедал? Если тебе не хватало денег, которые я присылал…

— Да нет, — прервал его Жоан, — более чем достаточно. Твои деньги служили, чтобы питать мой… дух. Книги очень дорогие, Арнау.

— Надо было попросить у меня больше.

Жоан махнул рукой и сел к столу лицом к Гилльему и девочке.

— Ладно, а теперь познакомь меня со своей дочкой. Догадываюсь, что она выросла после твоего последнего письма.

Арнау сделал знак Мар, и та подошла к Жоану. Девочка опустила глаза, взволнованная суровостью, которая читалась во взгляде священника. Когда монах повернулся к мавру, Арнау познакомил его с Гилльемом.

— Я много говорил о нем в моих письмах, — сказал Арнау.

— Да, — пробормотал Жоан. Он не подал руки, и Гилльем отдернул свою, которую уже протянул монаху. — Ты выполняешь свои христианские обязанности? — спросил его Жоан.

— Да…

— Брат Жоан, — подсказал тот.

— Брат Жоан, — повторил Гилльем.

— А это Донаха, — вмешался Арнау, представляя женщину.

Жоан кивнул, даже не посмотрев на нее.

— Хорошо, — сдержанно произнес он, поворачиваясь к Мар и показывая ей взглядом, что она может садиться.

— Ты — дочь Рамона, не так ли? Твой отец был хорошим человеком, трудолюбивым работником и богобоязненным христианином, как и все бастайши. — Жоан посмотрел на Арнау. — Я много за него молился после того, как брат написал мне, что он умер. Сколько тебе лет, девочка?

Арнау приказал Донахе подавать ужин и присел к столу. Только сейчас он заметил, что Гилльем продолжал стоять в стороне, как будто не отваживался сесть при новом госте.

— Садись, Гилльем, — пригласил он его. — Мой стол — твой.

Лицо Жоана оставалось невозмутимым.

Ужин прошел в молчании. Мар была на удивление неразговорчивой, как будто присутствие гостя сдерживало ее от привычных проявлений веселого нрава. Жоан, со своей стороны, был сдержан в еде.

— Расскажи мне, Жоан, — попросил Арнау, когда они закончили трапезу. — Как ты жил? Почему решил вернуться?

— Я воспользовался возвращением короля. Узнав о победе, сел на корабль до Сардинии, а оттуда до Барселоны.

— Ты видел короля?

— Он меня не принял.

Мар попросила разрешения покинуть их. Гилльем последовал ее примеру. Оба попрощались с монахом и поднялись наверх. Разговор братьев затянулся до рассвета; за бутылкой сладкого вина они вспоминали о событиях тринадцатилетней давности.

Ради спокойствия семьи брата Жоан решил переехать в монастырь Святой Екатерины.

— Мое место там, — сказал он Арнау, — но я буду приходить навещать вас каждый день.

Арнау, от которого не укрылось, насколько скованной чувствовала себя его дочурка во время вчерашнего ужина, как, впрочем, и Гилльем, не стал настаивать на том, что, по его мнению, не было необходимостью.

— Ты знаешь, что он мне сказал? — шепнул он Гилльему в полдень, после еды, когда они выходили из кухни. Гилльем насторожился. — Чтобы мы выдали Мар замуж!

Гилльем застыл на месте и уставился на девочку, которая помогала Донахе убирать со стола. Выдать ее замуж? Но если бы она была… женщиной! Гилльем снова повернулся к Арнау. Никто из них никогда не смотрел на Мар так, как они смотрели сейчас.