оценивать

каждую молитву по тому, возбудила ли она желаемые чувства. И пусть

он

никогда не подозревает, насколько неудача или удача молитвы, при таком к

ней

отношении, зависит от того, здоров он или болен, устал или бодр.

Разумеется, Враг не всегда будет бездействовать -- там, где

молитва,

всегда есть опасность, что Он вмешается. Он до неприличия

равнодушен к

собственному достоинству и к достоинству духов бесплотных (нашей части), а

этим животным, преклоняющим колени, дарует самопознание

совершенно

возмутительным образом. Но если Он пресечет твои первые попытки

направить

молитву подопечного в другую сторону, у нас останется еще одно, более

тонкое

оружие. Людям не дано воспринимать Его прямо (чего мы, к сожалению, не

можем

избежать). Они никогда не испытывали той ужасающей ясности, того

палящего

блеска, из-за которого все наше существование -- непрерывная мука. Если

ты

заглянешь в душу своего пациента, когда он молится, ты не найдешь там

этой

ясности. Если же ты еще пристальнее вглядишься в объект, к которому

он

обращается в молитве, ты обнаружишь нечто сложное, состоящее из

множества

весьма нелепых частей. Там будут образы, ведущие свой род от

изображения

Врага в позорный период Его вочеловечения. Там будут смутные, а то и

совсем

непонятные и примитивные, детские и наивные образы, связанные с

двумя

другими Лицами Врага. Могут подмешиваться сопутствующие молитве ощущения

и

даже благоговение перед самим собой. Я знаю случаи, когда то, что

наш

подшефный называл "богом", помещалось в левом углу потолка, или же в

его

собственной голове, или на распятии. Но какова бы ни была природа

сложного

представления о Враге, главное следи за тем, чтобы подопечный молился

именно

своему представлению, идолу, которого он сам себе сотворил, а не Тому, Кто

сотворил его. Принуждай подшефного и к тому, чтобы он

постарательнее

исправлял и улучшал объект поклонения и постоянно думал об этом, пока

он

молится. Если когда-нибудь он достигнет ясности, если когда-нибудь

он

сознательно направит свои молитвы не "Тебе, каким я помышляю Твой Образ", но

"Тебе, единственно Сущему", нам конец. Если он отбросит все

свои

представления и образы в сторону, распознав их ничтожно

субъективную

природу, и доверится Тому, Кто невидимо, но совершенно реально

присутствует

здесь, в одной с ним комнате, Тому, Кого ему никогда не познать, тогда

как

Тот его знает,-- может случиться самое худшее. Избежать этого тебе

поможет

одно: сами люди жаждут раскрыть душу в молитве не так сильно, как

им

кажется. Но часто молитву слышат лучше, чем хочется человеку.

Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ПЯТОЕ

Мой дорогой Гнусик!

Когда ожидаешь подробного доклада о работе, а получаешь

расплывчатые

восторги, это несколько разочаровывает. Ты пишешь, что "себя не помнишь

от

радости", потому что европейцы начали свою очередную войну. Мне ясно, что

с

тобой произошло. Ты не охвачен радостью, ты просто пьян. Читая между

строк

твоего совершенно неуравновешенного письма о бессонной ночи

пациента, я

могу судить и о твоем состоянии. За свою карьеру ты впервые вкусил

того

вина, в котором награда за все наши труды. Это вино -- тревога и

смятение

души человеческой -- ударило тебе в голову. Тебя трудно винить: мудрая

голова не венчает юные плечи. А вот впечатлили ли подопечного

мрачные

картины будущего, которые ты ему нарисовал? Ты подсказал ему

печальные

воспоминания о его счастливом прошлом, засосало у него как следует

под

ложечкой? Ты сумел сыграть на всех его тонких струнках? Что ж, это в