– Сколько времени на это выделим? – кричал в микрофон красный Горбачёв. – Десять минут хватит?

Зал снова взревел.

– Так что же, тогда будем обсуждать неограниченно? Или выделим 30 минут?

В зале зашумели, но кто-то из рядом сидящих крикнул: «Да!» Горбачёв ухватился за эту подсказку. Похоже, и депутаты согласились получить хоть шерсти клок. Проголосовали за полчаса двухминутных выступлений. И то лишь по процедурным вопросам. Текста предлагаемого документа, нарушающего Конституцию и ликвидирующего высшие органы власти СССР, трогать не допускалось.

Разумеется, волнующиеся люди не укладывались в отведённые две минуты. Тем более, что говорили совсем не о процедуре. Торопясь, ругали Горбачёва, проект закона, сам Съезд, который «поставили на колени». Но это только усиливало состояние растерянности и неопределённости. Одни ещё верили президенту СССР – не может же он, думали, вести страну к расколу! Другие надеялись, что всё как-нибудь образуется: столетиями жили вместе, сотни тысяч смешанных семей, дети не поймёшь какой национальности – советские да и всё! Третьи понимали, что процесс не остановить, поэтому надо хоть что-то слепить на переходный период.

Под выкрики несогласных и аплодисменты довольных шло голосование по статьям. Гвалт сопровождал каждое включение светового табло. Наконец, стали голосовать за принятие закона в целом. Закона, который, по сути, убирал органы верховной власти союзного государства и давал возможность лицам, оказавшимся по воле случая во главе республик, использовать эту власть в своих интересах.

Когда зажглось табло в последний раз, Савельев понял: дорога к узаконенному сепаратизму и развалу единой страны открыта. «За» проголосовало 1682 депутата. И только 43 человека нажали кнопку «против».

Он вышел из Кремля через Спасские ворота. Справа, на Васильевском спуске, почти от Кремлёвской стены и до огромной гостиницы «Россия», как острова архипелага, стояли большие группы людей с транспарантами. На Красной площади демократические власти Москвы митинговать запретили. Поскольку депутаты жили в «России» и после заседания должны возвращаться в гостиницу, митингующие транспарантами высказывали им свои требования. Над одними группами поднимались надписи, в разных вариациях выражающие лозунг: «Сохраним СССР – родной дом братских народов». Над другими качались плакаты: «Свободу – республикам!», «Долой империю СССР». Пока шёл Съезд, противники воздействовали друг на друга криками и текстами транспарантов. Теперь, когда депутаты приняли решение, Виктор не был уверен в мирном исходе противостояния. Он и сам сейчас, взвинченный, нервный, готов был полезть в любую драку, если бы это помогло сохранить страну.

В шуме выкриков Савельев не сразу понял, что его кто-то зовёт. Повернулся на голос.

– Виктор Сергеич! Виктор Сергеич! Вы оттуда?

Молодой мужчина, лет тридцати пяти, с залысинами и редкой бородкой, показал на Кремль.

– Да.

– Как там?

– На мой взгляд, хреново, Гриша. Приняли закон, который может ликвидировать Советский Союз.

– Да ладно вам переживать! – весело воскликнул мужчина. – Россия-то останется! На нас хватит.

– Ты инвалидов видел, Чухновский? Без руки… Без ног… Человек, конечно… Только как ему такому живётся? Он пока приспособится – наглотается слёз. Ты, кажется, инженер? Значит, должен понять, што такое разорвать хозяйственные связи. Европа объединяется, а нас рвут.

– Вы меня принять можете? Я вам как раз хотел звонить. У нас готовится интересная программа.

– Звони завтра. Сегодня не до неё.

Григорий Чухновский был из тех, кому Савельев помог стать депутатом. Он, конечно, не преувеличивал своих заслуг в столь многоходовом деле, но и значения журналистской поддержки не преуменьшал. Это на дальнейших выборах начали работать огромные деньги, «грязные технологии», бандитские пули. А на первых, похожих на подлинно демократические, выборах, когда к народу стали обращаться тысячи никому до того неизвестных людей, во многих случаях решающим фактором оказывалось появление человека на газетно-журнальной странице и уж тем более – на телевизионном экране. Порой достаточно было успеть сказать несколько фраз в камеру, чтобы на кандидата обратили внимание. Виктор даже не всех знал, чьим «крёстным отцом» оказался, ибо в каждой предвыборной телепередаче старался показать как можно больше «свежих» людей из областей и республик. Некоторые потом, став депутатами, заявлялись к нему с благодарностями в редакцию или подходили между заседаниями Съезда и Верховного Совета.

Однако про Чухновского Виктор точно знал: ему он помог. В самый ответственный момент избирательной кампании в Моссовет Бандарух привёл к нему в кабинет (чего раньше никогда не бывало) молодого человека с портфелем-«дипломатом». Пришедший был худоват, немного сутул, с продолговатым лицом, которое охватывали бакенбарды, переходящие в небольшую бородку с усами. Удлинённость лицу добавляла идущая ото лба залысина.

Заместитель главного редактора представил гостя: Григорий Чухновский. Попросил сделать с ним интервью.

– И посочней, Виктор Сергеич. Как вы умеете. Поставим сразу. У Гриши есть што рассказать.

Савельев просидел с Чухновским часа два. Что-то записывал в блокнот, больше – на диктофон. Григорий после института работал начальником лаборатории в одном из химических НИИ. Поэтому заранее предупредил: «О промышленности… ну, там про всякую экономику не спрашивайте. Я больше люблю говорить о политике».

В те февральские дни 1990 года Россия клокотала от края до края. На 4 марта были назначены выборы не только народных депутатов РСФСР, но и депутатов всех существующих Советов – от сельских до Верховных в российских республиках. Жизнь на глазах становилась хуже. Как поток грязной воды, разорвавшей плотину, по городам разливалась преступность. Магазины пустели день ото дня. Самые необходимые продукты можно было купить, лишь отстояв в многочасовых очередях с нередкими скандалами в них. Дефицитом стали элементарные промтовары. Люди справедливо обвиняли в этом власть и требовали перемен.