Шрифт:
Чухновский слегка нахмурился.
– Какие мы с вами чужие? Вы, можно сказать, мой политический Пигмалион [9] . С помощью вашей руки у меня всё получилось. Да и мелочи это, – показал он на дар.
– Ничево себе – мелочи! Французский «Наполеон»… Колбаса… Наверно, финская «салями»? Единственное, што можем сделать – выпить вдвоём.
У Савельева в шкафу были рюмки – два стеклянных «сапожка». Вместо хлеба достал печенье.
Чухновский говорил без умолку, как будто торопился куда-то. Язвил про некоторых депутатов, вскользь замечая: этот от коммунистов, тот – независимый, полтора года никак не определится. Рассказывал и про демократов – среди этой разношёрстной публики тоже хватало, по словам савельевского гостя, «чудаков на букву „м“».
9
Пигмалион – в греческой мифологии царь Кипра, который сделал из слоновой кости (другой вариант – из мрамора) статую красивой женщины и влюбился в неё. По его просьбе богиня Афродита оживила статую, и Пигмалион женился на ней. Эта легенда, в переносном смысле, стала сюжетом одноимённой пьесы Бернарда Шоу.
– Романтики, – переминал он блестящие от колбасы губы. – Начитались книжек, какая должна быть демократия. Сам не гам и другим не дам. У нашей демократии особый путь. Нельзя сделать добро для всех. Это только Христос накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами. Мы должны сначала обеспечить тех, кто ведёт… Голодная элита, Виктор Сергеич, злая элита. Для этого нам – демократам – надо доломать кристаллическую решётку всей политической системы. Спасибо ГКЧП. Он сильно помог. Теперь у нас развязаны руки. Вы ведь согласны?
– Смотря с чем. Руки вам развязали – это да. Только к добру ли – другой вопрос.
Савельев не случайно сказал о еде из чужих рук. Прошедшие полтора года болезненно сорвали большинство иллюзий со слова «демократ». В российском варианте оно нередко стало восприниматься, как, плохо прикрывающий непристойность, банный листок. В Москве и Ленинграде, где демократы взяли власть, стало не лучше, а хуже. Впрочем, и там, где они власти не получили, тоже всё летело в тартарары. Торговые залы магазинов походили на аквариумы, из которых вылили воду. Крики о том, что партократы (или, наоборот, демократы – в зависимости от политических пристрастий кричащего) сознательно мучают народ жутким дефицитом, находили горячий отклик.
В Москве запас основных продуктов опускался до суточного уровня. Очереди порой растягивались на два квартала. Моссовет ввёл торговлю по карточкам и паспортам. Нет прописки – езжай на рынок. А там еду можно было купить по принципу «кошелёк денег за сумку продуктов». В ответ обиженные власти соседних областей, чьи жители поездами ехали в столицу за продуктами, ввели запрет на поставки в Москву.
На демократов, там, где они ещё не взяли власть, люди надеялись. Помогала этому ожесточённая порка кнутами СМИ противников демократических преобразований, которые вроде бы не дают народным заступникам реализовать свои замыслы. Однако демократический Моссовет и подвластная ему мэрия управляли огромным городом уже больше года, и никаких перемен к лучшему не наблюдалось. Руководители только говорили о больших планах и жаловались на связанные руки. «Теперь руки свободны, – мысленно усмехнулся Савельев. – Что они придумали ещё?»
– Ты про какую программу говорил? – спросил он Чухновского, возвращая того к цели прихода.
– А-а, да, да… Вы знаете, конешно… кому, как не вам, знать… Ельцин неделю назад подписал Указ о значительном расширении полномочий московской мэрии…
– Не слышал. Про другие ваши дела мне известно, а про это – не знаю.
– Да ну?! Хотя разве за всем уследишь с вашей работой, – подольстился Чухновский. – Указ, Виктор Сергеич, это – настоящая революция. Наши возможности теперь просто безграничны.
– В чём же? – с иронией спросил Савельев.
– В приватизации московской собственности. Мы ведь готовились к этому заранее. Насколько успели… времени очень мало оказалось… сделали учёт того, што находится в городе. Посчитали не всё – работы много. Сейчас контролируем примерно 40 тысяч зданий – это чем можем распоряжаться… В нашей власти больше 10 тысяч предприятий торговли, транспорта, нефтепереработки, пищевой промышленности… Здания школ, больниц, детских садов.
Некоторые понимают разгосударствление, как раздачу общей собственности трудовым коллективам. Завод – его работягам, заправки – «королевам» этих бензоколонок, пекарню – пекарям. Но я думаю… мы так считаем: собственность нужно продавать. Школу продать трудно, а вот детский сад – вполне. Землю можно продавать – она в Москве дорогая, а будет ещё дороже.
– И потому вы отдаёте её даром?
– Кто это вам сказал?
– Народ и юристы. Вы для чево взяли власть? Распродавать, што успели захватить?
– Но, Виктор Сергеич…
– Не перебивай! Я тебя слушал. Как у вас рука поднялась заповедную часть Москвы – 60 гектаров столичной территории вблизи центра – отдать на 99 лет какому-то совместному предприятию с арендной платой по 10 долларов в год? Ты хоть соображаешь, Чухновский, чево вы натворили? Десять долларов в год! – вскричал Савельев. – За шестьдесят гектаров! Да твоя бутылка коньяка дороже стоит! Там площадь Гагарина! Академия наук! Там Нескучный сад! Самый старый парк Москвы! При Елизавете Петровне основан Демидовым. А вы и его… За такое где-нибудь в Париже оторвали бы голову.
Виктор оттолкнул кресло на колёсиках, закурил, нервно подошёл к окну и открыл форточку. Месяца четыре назад к нему пришли два депутата Моссовета. Одного Савельев знал – тот называл себя христианским демократом. Знакомец представил второго. Оказался тоже из какой-то демократической партии. Показали документы, стали комментировать их. В декабре 1990 года недавно избранный председатель Моссовета Попов, новый глава Мосгорисполкома Лужков и один из активистов «Демроссии», председатель Октябрьского райсовета Заславский подписали договор о создании советско-французского совместного предприятия под названием «Центр КНИТ – Калужская застава». В качестве взноса советской стороны этому СП передавалась в аренду 60-гектарная территория в Октябрьском районе Москвы.