– Плевать – это ты хорошо придумал, – медленно произнёс электрик. И, заводясь, заговорил быстрее. – Очень хорошо, Вова, придумал. Я понял, как будет их наказывать народ.

Андрей в волнении встал, энергично прошёл по избе, вернулся к столу. Все глядели на него.

– Я сделаю кооператив. Их вон уже сколько! Будет ещё один. Завод, чувствую, угробят. Но мой кооператив будет жить. Его продукция пойдёт нарасхват.

Он помолчал и многозначительно объявил:

– Я буду делать унитазы и писсуары.

Столь неожиданное сообщение развеселило людей. Сумрачное настроение немного просветлело.

– Ну, если только с музыкой, – хмыкнул Савельев.

– С мордами! С ихними мордами. Представляете, приходит мужик в общественный туалет, пристраивается – и прямо в морду «пятнистому». Или сразу троим Существам. А когда по-хорошему… штоб посидеть от души… тут уж, ребята, все они получат сполна.

Мужики захохотали, видимо, представив картину народной мести. Скупо улыбнулась Валентина.

– Ну, ты даёшь, Андрюша! – весело воскликнул Адольф. – Надо же догадаться!

Однако Савельев, тоже улыбаясь, остудил электрика:

– Не выйдет ничево, Андрей, а жалко. Они расценят это, как оскорбление личности. Подадут в суд. Скажут: наладил производство и продажу оскорбительных изделий.

– Какие личности?! – завопил егерь.

– Всё равно нельзя, Адольф. Вот если б Андрей сделал такой унитаз для себя… поставил в своей квартире и не продавал людям на рынке…

– А друзьям могу подарок сделать? – спросил растерянно Нестеренко. – Тебе… Володе… Вот им, – показал на мужиков.

– Подарок, наверно, можно. Я, правда, не специалист, но ведь если ты, он, все мы купим портреты этих деятелей, прибьём их в туалетах, а может, даже приклеим в унитазах, кто нам што сделает?

– Это совсем другое дело. Мне нравится Андрюхина идея, – сказал Волков. – Но время ещё есть. Мы што-нибудь придумаем, Андрей. Как говорит Адольф: «Война план покажет».

Они ещё какое-то время посидели, кто за столом, кто рядом. В разговоре начинали трогать охоту, но не было ни привычного азарта, ни даже интереса говорить. То и дело сворачивали на больную, как открытая рана, тему: что будет дальше? Чтобы не царапать души, рано легли спать. Хозяева – в отгороженной комнатке за печью. Нестеренко попробовал устроиться на печке, но длинные ноги надо было сильно поджимать, к тому же было жарко. Он слез, и Адольф сразу послал туда Валерку. Сам егерь с Николаем улеглись на раздвинутом диване. А городские – на полу, где Дмитрий устроил им хорошую постель из матрацев и тулупов.

При потушенном свете долго слышали друг друга: вздыхали, сопели, подкашливали. Уснули чуть ли не во второй половине ночи. Поэтому встали такие же, внутренне и внешне, помятые.

Обмениваясь неохотными репликами, собрались. В сенях взяли на поводки собак. Те почему-то не вырывались, как всегда, из рук, не дёргались в предвкушении охоты. Вели себя смирно. Словно чувствовали состояние людей. Поскольку лес был близко, решили не заводить трактор, а идти на лыжах. Стояли молча, дожидаясь Дмитрия, который пошёл за лыжами во «двор» – большой крытый сарай, пристроенный к избе, где стояла корова, был закуток для овец, хранились дрова, сено и всякий инвентарь.

Рассветало быстро. Сероватые сумерки, казалось, на глазах раздувало порывами налетающего ветра.

– Как он вчера не хотел сдаваться, – сказал Нестеренко, думая о своём и ни к кому конкретно не обращаясь. Но его поняли.

– Да… Последние минуты были красивыми, – согласился Савельев. И со вздохом добавил:

– Нет ни страны, ни флага красного.

– Почему нет? – спросил Дмитрий. – У меня в сенцах стоит.

Он принёс лыжи и уже пробовал втиснуть носки валенок в ремни. Городские переглянулись.

– А давайте вывесим его! – воскликнул учитель. – В знак несогласия.

– Это дело! – вдохновился Адольф. – Неси, Митька, флаг.

Когда тот поднялся на крыльцо, егерь крикнул:

– И захвати молоток с гвоздями!

Потом, вспомнив, подтолкнул к дому Валерку.

– Лестница нужна. Помоги ему, шнырла.

Споря, как лучше поставить лестницу, на какой высоте прибить, под каким углом флагу висеть, мужчины споро принялись за работу. Приколотили. Довольно оглядели сделанное и уже с другим настроением двинулись к лесу.