Лысый человек, похожий на откормленного кабана, вылез из проволочной клетки, на которой висела дощечка с надписью: «Грузовой подъемник, перевозка людей строго запрещена». Обнаружив Другу и Альберта, лысый подошел к ним:

— Ну что, молодежь? Пришли муку малость подпортить? — И ухмыльнулся.

— А почему бы и нет? — рассмеявшись, ответил Альберт. — Главное, чтобы нам заплатили.

— А ты за словом в карман не лезешь. Ну что ж, это тоже неплохо. — И он долго гоготал.

— Мы насчет работы! — попытался перекричать его Альберт. — Говорят, в зерновом бункере люди нужны, и в ночную тоже.

— Кто это тебе говорил? — заинтересовался лысый человек. Он долго рассматривал ребят и наконец, пхнув Другу в грудь, сказал: — Работа-то есть, да не для школьников.

— Какие там еще школьники! — возмутился Альберт. — Мы из ремесленного.

Лысый снова заржал, закатывая при этом глаза.

— Ремесленники!.. Никогда я так не смеялся. Ремесленники! — И тут же с хитрецой добавил: — Раз назвались ремесленниками, так докажите.

— Что еще доказывать? — спросил Альберт, теряя терпение.

— Поставь! Дело чести для ремесленника.

— Бутылку пива, не больше. После получки. И только тебе одному, — согласился Альберт.

— Идет! — явно обрадовавшись, ответил лысый. — Вычту потом в конторе.

Все вместе они направились в мельничный двор к зерновому бункеру. Там лысый выдал им лопаты и велел подняться наверх по узенькой деревянной лесенке.

— Чего другие, то и вы делайте, как обезьяны, поняли? — Снова послышалось его ржание, и наконец-то ребята остались одни.

Наверху, под самой крышей, лежали горы зерна, и было невыносимо жарко, словно в печке. С потолка падал слабый свет, но лампочек уже невозможно было разглядеть — они тонули в клубах пыли. В этой пыли двигались какие-то тени. Что-то шуршало. Подойдя ближе, ребята разглядели рабочих, которые лопатами пересыпали зерно к воронке, через которую оно сыпалось вниз.

— Здорово! — крикнул Альберт.

Раздетые до пояса рабочие только кивнули в ответ, не прерывая работы.

— Давай разденемся! — предложил Друга. — Я уже взмок.

Альберт тут же скинул рубашку, взял рубаху Други и отнес обе к стене, где стопой лежали мешки.

Возвращаясь, Альберт вдруг высоко подпрыгнул и закричал. И еще раз закричал. Обычно так вскрикивают, когда наступают на гвоздь.

Ничего не поняв, Друга рассмеялся, да и правда у Альберта при этом был очень смешной вид.

— Чего смеешься, рыло!

— Как — чего? Что это с тобой? — спросил Друга и хотел было подойти к Альберту, но тут же высоко подпрыгнул и, уже не останавливаясь, плясал как одержимый.

Теперь смеялся Альберт. Зерно, как угли, горело под ногами.

— Что же это такое? — спросил Друга, побледнев от страха.

— Свинство, вот что это такое! — серьезно ответил Альберт. — Они насыпали зерно в три метра высотой, а просушить не просушили как следует. Вот оно и горит. Это как с невысушенным сеном.

— А почему же оно впереди не такое горячее?

— И там оно такое же горячее, только снизу, а сверху оно холодное. Здесь, видишь ли, они уже сняли целый слой. — Он взял горсть влажной липкой ржи и понюхал. Зерно дымилось. — Пропащее дело! — со злостью проговорил Альберт. Его крестьянская душа негодовала. — Повесить бы этих собак! Переводят хорошее зерно! Сотни центнеров! А когда хлеба в кооперативе нет, кто виноват — русские!

Друга, набравший лопату зерна, остановился и с любопытством взглянул на Альберта.

— Чего смотришь? Что я насчет русских, что ли? Что справедливо — то справедливо! — И, поплевав на ладони, Альберт вновь взялся за лопату.

В груди Други родилось чувство радости. Он и сам не мог себе объяснить почему. Подумаешь, что такое сказал Альберт! И все же чувство это нарастало с каждой минутой. Друга был счастлив…

Кроме Длинного, в палате лежало еще четверо ребят — и все с переломами костей. У него был самый тяжелый перелом, но Длинный отрицал это с удивительным упорством.

— Ну, знаешь, — возмущался он, — если тут кто и болен, то это ты, а не я!

Ни разу он никому не проговорился, что до сих пор он не может заснуть от боли и что нога у него все еще в гипсе. Иногда его охватывал и страх: а вдруг нога не будет сгибаться и он не сможет больше бегать, как раньше? Это он-то, Длинный, который бегал, как борзая! Нет, это невозможно!

И о чем бы ни заходила речь, он всегда ухитрялся сворачивать именно на эту тему — на то, кто как бегает. Когда же соседи по палате не поддавались, он шел даже на провокацию.