– Не разговаривает, – кивнув на нее, проговорил Васик, – врач, который приезжал, сказал, что у нее это... временная ам... ам...

– Амнезия, – подсказала я.

– Точно, – кивнул Васик, – врач сказал, что ей просто нужно несколько дней отдохнуть. Потому что у нее еще и это... крайнее нервное истощение, вот. А я ей завидую, – сказал он вдруг, – потому что она ничего этого помнить не будет. Хотя бы несколько дней. Как вспомню рожу Ящера и ствол, мне сразу плохо становится. Так ты расскажешь, что произошло с тобой?

– Потом, – сказала я, – сейчас у меня еще одна встреча.

– Встреча? – удивился Васик. – С кем?

– Можно мне взять твою машину?

– Конечно, только она у твоего дома стоит. А с кем у тебя встреча-то?

Я не ответила.

Через два с половиной часа, я уже выезжала за пределы города Москвы, а еще через час – была на кладбище. Оставив машину Васика за оградой, я побрела между крестов.

Теперь Захару снова придется бежать из страны – менты расколят или Ящера, или этого Моню. А на Захаре, кроме, как минимум, двух убийств и десятка мошеннических сделок, еще по прошлогодним временам висит тяжкий груз.

Ну и черт с ним, с Захаром...

Я добралась до знакомой могильной плиты, уже нагретой вставшим в зенит весенним солнцем, и положила руку на выбитую в камне надпись: «Калинова Наталья Антоновна». Дата рождения... Дата смерти указывала на прошлый год. Моя сестра.

Камень плиты был теплым, но никакого контакта, на который я надеялась, когда ехала сюда, не произошло. Вокруг не было никого, и я с ужасающей отчетливостью вдруг ощутила себя совершенно одной среди пустынного пространства, истыканного каменными крестами и металлическими обелисками.

А в ушах у меня звенели, как закольцованная аудиозапись, слова самого родного для меня человека:

– Держись, сестричка. Я помогу тебе.