Шрифт:
Ситников ворвался в прихожую, как метеор, сметающий все на своем пути. Или, скорее, как торнадо.
– Катька, родная! Как я соскучился! Если бы ты только знала, как я соскучился! – приговаривал Ситников, обрушивая на меня град поцелуев – в глаза, в макушку… Губы у него были жесткие и нежные.
«Кажется, ничего не заметил!» – подумала я с облегчением, вдыхая знакомый запах. Он подхватил меня на руки, захлопнул ногой открытую дверь. Я обняла его за шею и закрыла глаза.
Всякая женщина в подобной ситуации повела бы себя точно так же. Она обняла бы мужчину за шею, видимо, опасаясь, что он может уронить ее, и закрыла бы глаза.
Его нетерпеливые пальцы расстегивали пуговички на моей блузке. Свою рубашку он стащил через голову и швырнул на пол.
– Я с ума сходил! Если бы ты только знала… Скажи, что больше не будешь! Ну, говори!
– Не буду!
– Что не будешь?
– Ничего не буду! А ты сам…
Ситников не дал мне закончить. Его рот прижался к моему, мир завертелся и опрокинулся.
…Мы лежали молча, умиротворенные и счастливые. Моя голова покоилась на груди Ситникова; мое колено упиралось в его бедро…
– Какие у тебя острые коленки, – сказал он то, что говорил всегда. Потом вдруг стукнул себя по лбу: – Катюха, а подарки! Оставил в машине! Я сейчас!
Он, приплясывая, натянул джинсы и выскочил из спальни. Вернулся через несколько минут с десятком ярких пластиковых пакетов, бросил их на постель. Был как воин, бросающий добычу к ногам любимой женщины. Усевшись по-турецки, я потянула к себе ближайший пакет и вытряхнула оттуда несколько пестрых тряпочек. Подняла одну – черный кружевной треугольничек с ярко-красным атласным сердечком и двумя веревочками. На сердечке было написано «Let’s make love!»
Открыв рот, не глядя на Ситникова, я запустила руку в другой пакет и извлекла оттуда коротенькое платьице на бретельках, расшитое крупными золотыми блестками. Из следующего пакета появились на свет ослепительная тишотка с панорамой Нью-Йорка и шорты-бикини с бахромой из разноцветного бисера.
Ошеломленная, я взглянула на Ситникова. Побагровевшее лицо его выражало изумление.
– Ты уверен, что это для меня? – В моем голосе звенел металл.
Я сгребла карнавальные одежки и, недолго думая, швырнула в Ситникова. Он не успел уклониться, и пестрые тряпки бабочками опустились на его голову и плечи. Он подобрал соскользнувший с плеча треугольничек с сердечком, помотал на пальце, помолчал, видимо, сосчитал до десяти, и сказал хладнокровно:
– Классно подходит к твоей новой прическе. Как можно было так себя оболванить?
– Не твое дело! Ненавижу! Убирайся!
Тут мой взгляд упал на собственное отражение в большом зеркале в дверце шкафа. Я увидела нелепого подростка с круглой встрепанной головой и открытым ртом. Хорошо, хоть уши не торчат! Я перевела взгляд на Ситникова. Он, ухмыляясь, продолжал вертеть на пальце кусочек кружева.
– На себя посмотри! – закричала я и швырнула в Ситникова подушкой. Он увернулся, и подушка, как большая жаба, плюхнулась на пол.
– Ну, теперь держись, чучело! – зарычал Ситников, бросаясь ко мне.
Я, хохоча, отбивалась. Пластиковые пакеты полетели на пол вслед за подушкой.
– Сейчас ты у меня все это наденешь! Бедная девушка старалась, а ты швыряешь! – орал Ситников.
– Какая девушка?!
– Алькина мексиканочка!
– Сам наденешь!
Спустя примерно час мы оба стояли перед зеркалом. Я – босая, в красном, сверкающем рыбьей чешуей, платьице. Тонкая, как стебель, шея торчала из глубокого, «до пупа» декольте, короткие волосы стояли дыбом. Выражение лица было какое-то глупо нахальное. Глаза сияли. Ситников завернулся в простыню, как в тогу, и был похож на римского сенатора.
– Знаешь, ты кто? – спросил он.
– Кто? Гетера?
– Дурында! Золотая рыбка!
– Ну, так загадай желание!
– Уже! – отвечает Ситников и притягивает меня к себе…
Глава 29
Римма. Игорь. Свобода
Они шли по улице, держась за руки. Римма оглядывалась вокруг, как человек, вернувшийся домой после долгого путешествия.
– Поехали к тебе, – в который раз уже предложил Игорь.
– Еще немного, – просила Римма. – Мне так хорошо… Теперь я знаю, что такое свобода… – Она заглянула ему в лицо. – Ты знаешь, мне кажется, только сейчас я испугалась по-настоящему. Когда пришел Рыдаев и сказал, что меня освобождают, что нашли убийцу, – я не поверила. И не верила до тех пор, пока мне не дали подписать бумаги. Мне не было страшно, а сейчас я испугалась – а вдруг они не нашли бы убийцу? Или… – Она осеклась.
– …если бы этим убийцей оказался я?
– Не говори так, – Римма потерлась лицом о его плечо. Он обнял ее, и они поцеловались. Они стояли на тротуаре и целовались. Поток пешеходов обтекал их. Римма заплакала. – Я не верю, – всхлипывала она, – я не верю, что я на воле! Если бы ты только знал, какое это счастье! И я не хочу домой…
– Ты боишься, что они могут передумать?
– Наверное. Приду домой, и тут вдруг звонок…
– Дурашка! Ох, какая же ты у меня все-таки дурашка! – говорил он и вытирал носовым платком ее заплаканное лицо. – Все позади. Это был сон, а теперь ты проснулась. Мы уедем куда-нибудь, хочешь?