— Да как его ещё называть-то, коли там шастает сам сатана! — вскочила со стула Маринка.

Мася приготовился слушать проповедь. И таки проповедь была.

— Ты, сестра, напрасно убиваешься о потере связи с дочерью, ибо любая потеря, любая скорбь идёт во благо, направлена на очищение души. И если ты, сестра, раскаиваешься во всём содеянном… Кстати, как тебя зовут?

Этот вопрос застал врасплох абсолютно всех присутствующих, включая и мадам. Она, видишь ли, не помнила своего имени, причём, не помнила давно. Ибо не пользовалась. А зачем? «Привратницей» в болотном зазеркалье быть престижно. Это главное. При чём тут какое-то имя.

— А паспорт-то у тебя есть? — не унималась Маринка. — Без паспорта теперь даже в монастырь не примут…

— Да нафига ей паспорт, когда она гипнозом кого хочешь заморочит, везде пройдёт… как танк…

Максимке показалось, что его реплика прозвучала весело. Но никто не улыбнулся. Тогда он решил исправиться.

— Нет, я просто подумал, что… Если мадам привратнице вдруг захочется переселиться, то её палочки — хороший строительный материал для чего угодно… Вон, киргизы юрты за собой через всю степь таскают — и то не сильно кряхтят, нам об этом в этнографическом музее говорили. А мадам себе не только юрту, но и клёвое американское бунгало где хошь соорудит. Так ведь можно и по всему миру путешествовать! На границе, к примеру, гипноз применять, а в остальное время — в разных домиках кайфовать. Ведь эти палочки — всё равно что пластилин, лепи, что хочешь!..

И снова никто не улыбнулся. А Маринка — та вообще давно думала о своём, минут уже несколько. Наконец, выдала:

— Как бы тебя ни звали, сестра, коль имеешь ты свойства необычные, начинай помогать людям…

— Это как? — оторвалась от фляги мадам.

— Да путей-то множество… Вон, у нас в деревне один рабочий, пожилой уже, скит себе построил на отшибе, уединился, стал усердно молитвы читать…

— Грешил, наверное, в молодости много? — поинтересовалась баба Маша.

— Не знаю, осуждать — не наше дело. Главное, что в конце жизни образумился, уверовал крепко, даже прозорливцем стал. В один прекрасный день люди к нему пошли за советом… И не только к нему!

— А к кому ещё-то? — не удержался Мася.

— У него на подворье коты-подростки бегают, так они, представляете — тоже вещать повадились…

— А это как? — снова изумилась мадам.

— Да ничего… в этом… удивительного… нету, — въедливо ответила Маринка, выливая в блюдце остатки чая из чашки. — Придёшь, бывалоча, в старый монастырь, да и в не очень старый — без разницы, а тебе навстречу пара: кошка с только что пойманным голубем в зубах. Если бедолага вырвется — значит и вас, наблюдающих сцену, неприятность минет, а если нет — пиши пропало…

Беседа так бы и текла весь вечер плавно, с переходом в утро — Маринка умеет укачивать. Но к бабе Маше вдруг идея подвалила:

— Слышь, сестра ты моя, благодетельница, а поселяйся-ка ты у меня, ась? Будешь чудеса свои прямо здесь творить: хочешь — кошек с голубями строй, хочешь — собаками командуй, а хочешь — людям вещай, всё, что знаешь про них… А знаешь-то ты много, не сомневаюсь…

— Соглашайтесь, соглашайтесь, тут вам будет хорошо! Можете всё время спать на моей кровати! — вскочил со своего места Мася и помчался к шкафу за свежим бельём.

Мадам сначала было воодушевилась, но потом снова скисла.

— А как же дочь моя?

— Что — дочь твоя? — в момент отреагировала баба Маша. — Боишься, что будет чураться тебя, и что, Господи прости, перестанет даже ко мне ездить?

Старуха промолчала, но по лицу было видно, что боится она именно этого.

Маринка снова вынула мобилку.

— Погоди! Сейчас я её подготовлю…

— Прямо сейчас?! — вздрогнула мадам.

— А чего тянуть? Сделаем! — поддержала тёть-Марину баба Маша. — Обещаю даже не ревновать, ведь я бабка, а ты — мать! Извини, что стихами вышло… Щас обработаем тебе дочуру в лучшем виде, чтоб тебе ночью лучше спалось, на Максимкиной-то подушке, заодно и мысли все узнаешь этого сорванца, чего он там удумал на следующий раз… Говорят, если на чьей-то подушке поспишь — мысли его узнаешь!

— Прекрати, Маша, православный человек, а всякую муть колдовскую городишь, — цыкнула Маринка.

— А чё здесь колдовского-то? Если человек спит, он одновременно колдовать не может…

Бабульки спорили, цифирьки телефона попискивали, все четверо не сводили глаз с мобильника, но на том конце трубку никто не брал. Раз пять или шесть перенабрала номер Маринка.

Наконец, ответ поступил, но неожиданный. Ляля рыдала, а Юры вообще дома не было. Все удивились. Кроме Максимки.

— Маме Ляле давно нравится другой дядя, из шоу-бизнеса, вроде этот… как его… продюсер… — с видом триумфатора сообщил он.

— Погоди! — возмутилась Маринка. — Как это? Она же в интересном положении…

— Не-а! — гордо приосанился малец. — То было в сентябре, а сейчас…

Баба Маша схватилась за сердце:

— Она что же — на аборт пошла?!

— Да никуда она не ходила, просто оказалось, что и не беременела она…

— А что ж нам-то не сообщила? — уже и Маринка схватилась за сердце.