Естественно, слишком много вариантов — тоже проблема: в этом изобилии можно запросто утонуть, а необходимость выбирать парализует деятельность. Но суть все та же: стена фильтров не просто закрепляет вашу идентичность. Она также выделяет те варианты, которые дает вам на выбор. Студентам университетов «Лиги плюща» попадаются объявления о таких вакансиях, о каких учащиеся обычных государственных колледжей даже не слышали. Личные новостные ленты профессиональных ученых могут содержать конкурсные заметки, которые никогда не встретятся исследователям-любителям. Выделяя одни варианты и блокируя другие, стена фильтров вмешивается в ваши решения. И затем формирует будущих вас.

Пока еще не совсем ясно, как персонализация формирует вашу идентичность, — тем более многие из нас по-прежнему чаще потребляют традиционные вещательные медиа, чем персонализированный контент. Однако если изучить восприятие личности механизмами фильтрации, можно будет предсказать их влияние на нас. Для персонализации требуется теория о том, из чего состоит личность, какие данные лучше отражают сущность конкретного человека. И у каждой крупной интернет-компании свой подход к этой проблеме.

Например, системы фильтрации Google при определении ваших предпочтений во многом полагаются на веб-историю и клик-сигналы. Считается, что о ваших кликах посторонним ничего не известно и, когда вы вводите «кишечный газ» или ищете сайты со слухами о знаменитостях, это остается между вами и вашим браузером. Если вы узнаете, что ваши запросы видны другим людям, то, возможно, будете вести себя иначе. Однако именно это определяет, какой контент вы увидите в Google News и какую рекламу покажет вам Google — иными словами, теорию Google насчет вас.

В Facebook иная основа персонализации. Он, несомненно, отслеживает клики, однако основной инструмент понимания вашей личности — это изучение всего, чем вы делитесь с другими, и списка тех, с кем вы взаимодействуете. Это совсем другой коленкор: мы частенько переходим на пустые, похабные и непристойные сайты, однако стараемся не сообщать о них всем своим друзьям. Верно и обратное. Признаюсь, я порой делюсь статьями, которых вовсе не читал: длинное журналистское расследование восстановления Гаити, смелый политический заголовок, — потому что мне нравится представать перед окружающими в лучшем свете. Иначе говоря, Google-я и Facebook-я — это совсем разные люди. Есть огромная разница мелсду принципами «вы — то, на что вы кликаете» и «вы — то, чем вы делитесь».

У обоих подходов есть свои преимущества и недостатки. В версии Google подросток-гей, который скрывает свою ориентацию от родителей, все равно будет получать персонализированный поток новостей, в том числе сообщения о жизни гей-сообщества, показывающие, что он не одинок. Но в то же время «я», основанное на кликах, будет сильнее притягивать нас к тому, что нас и так привлекает. Это личность, подобная собаке Павлова. Где-то есть информация о том, что вы внимательно прочли статью на TMZ.com [239] , и в следующий раз при просмотре новостей на экране с большей вероятностью выскочит мелодраматическая история о браке Брэда Питта. (Если бы Google не боролся с порнографическим контентом, проблема, вероятно, была бы куда острее.)

«Я» в Facebook, основанное на контенте, которым вы поделились, отражает скорее ваши побуждения и намерения. Facebook в большей степени принимает на веру ваши слова, представляя вас таким, каким вам хотелось бы выглядеть в глазах других людей. Ваше «я» здесь — это скорее представление, а не бихевиористский «черный ящик», и оно может быть гораздо более ориентированным на социум, чем набор сигналов, отслеживаемых Google. Но у подхода Facebook есть и свои отрицательные стороны: поскольку он работает с публичной частью «я», он неизбежно уделяет меньше внимания частным интересам. Если взять того же подростка, скрывающего свою ориентацию, то его информационное окружение на Facebook может сильно отличаться от реальной личности. Портрет на Facebook остается недописанным.

Но оба подхода — довольно слабые интерпретации нашей сущности. Отчасти дело в том, что не существует набора данных, который точно описывает, кто мы такие. «Информация о нашей недвижимости, профессии, покупках, финансах и истории болезни не рассказывает всего, — пишет эксперт по приватности Дэниел Солов. — Мы нечто большее, чем информация, которую мы сообщаем» [240] .

Рисующие на компьютере мультипликаторы и инженеры-роботехники часто сталкиваются с проблемой, известной как «зловещая долина». Это нечто очень похожее на живые объекты, но не выглядящее по-настоящему живым и потому пугающее. Отчасти поэтому цифровые изображения реальных людей еще не появились на большом экране: когда изображение очень сильно — но не полностью — похоже на настоящего человека, это тревожит на фундаментальном психологическом уровне. И вот мы очутились в «зловещей долине» персонализации. Наши двойники, отраженные в наших медиа, очень похожи на нас, но не соответствуют нам в точности. И в этом разрыве между данными и реальностью может потеряться что-то очень важное.

Утверждение Цукерберга, что у каждого лишь «одна идентичность», совершенно неверно. Психологи называют это заблуждение фундаментальной ошибкой атрибуции. Мы склонны объяснять поведение людей их врожденными чертами, а не ситуациями, в которые они попадают. Даже когда контекст очевидно играет большую роль, нам трудно отделить конкретные поступки человека от его личности [241] .

Наши черты поразительно изменчивы. Человек, агрессивный на работе, дома может быть «тряпкой». Краснобай в минуты счастья может оказаться интровертом в моменты стресса. Даже наши самые глубинные черты — например, нежелание причинять другим боль — могут меняться в зависимости от контекста. Это продемонстрировал психолог Стэнли Милгрэм в своем легендарном эксперименте в Йельском университете в 60-х годах прошлого века, когда убедил добропорядочных граждан бить других испытуемых током по кивку человека в лабораторном халате [242] .