Вадим был одним из тех немногих мужчин, которых некоторые глобальные вопросы могли касаться напрямую. Он был крупным бизнесменом. И поэтому слушать его было интересно и полезно для меня.

Я всегда интересовалась политикой и экономикой. Просто так, из любопытства. Мне нравится смотреть по телевизору новости и пытаться их классифицировать и анализировать, как это делают мужчины. Иногда у меня даже получается предугадать какое-нибудь событие, которое может произойти в результате или вследствие каких-то других событий. Но это бывает редко. А вот у мужчин — я замечала — это получается намного лучше. Видимо, другой склад ума.

И вот теперь, когда Вадим уехал, мне не хватало этих неторопливых вечерних бесед.

Я занималась хозяйством, вернее, хозяйством занималась горничная, а я ей помогала. Мы вместе придумывали рецепты новых блюд, и она с видимым удовольствием воплощала в жизнь наши общие фантазии. Горничную звали Глафирой. И откуда в двадцать первом веке берутся такие старинные имена? Как минимум, из века девятнадцатого. Вот она, живая связь времен.

За эти несколько дней мы с Глашей подружились. Она была добрая и веселая девушка. А у меня не было никого, с кем бы я могла даже словом перемолвиться. Ленка торчала в Турции, с удовольствием ожидая истечения конспиративного курортного срока. А Вадим только звонил. Но по телефону многого не скажешь.

Вот и варили мы с Глашей диковинные супы и варенье из крыжовника, а я слушала ее долгие разговоры о разных интересных вещах: как правильно собирать лисички, как отстирать чернильное пятно или как правильно скроить модную юбку.

Глаша была кладезем хозяйственных премудростей, и я была очень довольна, что Вадиму попалась именно такая горничная.

Наконец условленные пять дней истекли, и раздался долгожданный Ленкин звонок с ее секретного телефона.

— Танька, все здорово — отдохнула как в сказке (и она туда же!) Книжка у меня. Завтра встречаемся в три часа в Сандунах.

Наконец-то хоть что-то сдвинулось с места. А то, действительно, нет ничего хуже, чем ждать и догонять.

Назавтра я торчала в Сандунах аж с часу дня. Я уже совсем упарилась, когда появилась загорелая и посвежевшая Ленка.

— Привет. Я тут уже два часа моюсь. — Я была рада подруге, и с нетерпением ждала от нее рассказа, как все прошло.

— Ух ты! А чего не звонила, я бы раньше пришла?

— А фиг его знает? Я еще и телефон дома забыла. Просто сидела и ждала тебя. А заодно помылась и попарилась. Знаешь, баня — это здорово! Ни с какой джакузи не сравнить! Ну, давай, рассказывай, как там все было.

— Ты знаешь, все тихо и спокойно. Никто никаких вопросов не задавал. Код спросили, ключик выдали. Наливай и пей. Вот он, классик, у меня в сумке лежит. — И Ленка показала мне краешек книжки.

— Ну ты молодец! Теперь можно копать дальше. Сейчас еще немножко помоемся, и можно ехать к шефу.

— Давай ты классика сразу к себе в сумку переложишь, — сказала предусмотрительная Ленка, — а то, знаешь, как бывает — сейчас в парилку залезем и забудем про него. Сколько раз так было — сразу не сделаешь, а потом забываешь. Так и уйдем опять — я с Достоевским, а ты без.

В этом был резон. Я оглянулась по сторонам, накрыла сумки полотенцем и переложила Достоевского из Ленкиной сумки в мою. Потом я совершила еще более замысловатое действие. Я убрала полотенце в сторону, и подсунула мою сумку под Ленкину — спрятала! Детский сад, трусы на лямках. Но мне это сравнение почему-то не пришло в голову. Внимательно осмотрев всю конструкцию, я, на всякий случай, прикрыла обе сумки сверху полотенцем. Так мне показалось надежнее.

— Ну что, готова? Пошли в парилку. А потом в бассейн.

Мы с Ленкой плескались и парились часа полтора, пока моя голова не стала гудеть как пустой чугунок от резкого перепада температур.

Мы выползали из парилки, затем плюхались в бассейн бесчисленное количество раз, и, наконец, решили, что на сегодня бани нам достаточно.

Веселые и довольные, мы вернулись в предбанник, подошли к нашему дивану и не поверили своим глазам. Вещи были разбросаны по всему сандуновскому кожаному дивану, а сумок не было и в помине. Примерно с минуту мы молча смотрели друг на друга и не могли вымолвить ни слова. И здесь сработал инстинкт. Такого крика Сандуны не слышали со дня основания. Мы орали как резаные — я от ужаса, а Ленка, видимо, от возмущения. Ведь она тоже приложила руку к этому делу, и — на тебе! — все сперли какие-то воришки. Просто злой рок какой-то висел над этой драной книженцией! На наши вопли прибежали служащие бани и вообще все, кто был вокруг. Суматоха длилась минут десять, я билась в истерике.

Но все закончилось так же неожиданно, как и началось, потому что очередная вымывшаяся тетенька спокойно оделась под аккомпанемент наших воплей и вознамерилась покинуть этот храм чистоты. Но, спускаясь по лестнице, она заметила наши сумки, выпотрошенные и сиротливо валяющиеся в пыли под лестницей. Вероятнее всего, незадачливый воришка еще не успел далеко уйти со своей добычей, и решил прямо здесь взять из сумок самое ценное, а ненужное барахло бросить. Зачем ему такие приметные улики, как наши сумки? А может, мы просто спугнули его (или ее) своими воплями.