Полицеймейстер Санкт-Петербурга, доктор Август Фон Кофф, барон фон Фон Кофф отказался подтвердить или опровергнуть сведения о причастности адмирала Воронцова к этому делу, так же он отказался сообщить, есть ли в этом деле подозреваемые вообще. Однако адмирала Воронцова со вчерашнего дня никто не видел ни в Санкт-Петербурге, ни в Кабуле, ни в Карачи, ни в Кандагаре. И если сведения наших источников в полиции верны, то перед нами еще один акт человеческой драмы, разыгрывающейся на наших глазах. Долгие годы адмирал Воронцов представлял собой образец верного служения России, и в имевшей место в Санкт-Петербургском Императорском яхт-клубе трагедии виноват не столько он, сколько все наше общество, охотно поминающее павших героев, но погребающее героев живых во мраке забвения. Давайте еще раз задумаемся над этим…

На одной из центральных улиц города граф Алан Сноудон бросил свой мотоцикл. С ключом в замке зажигания. Если он хоть немного разбирался бы в людях, знал бы, что мотоцикл скоро угонят.

На Невском, как всегда, было полно народа, неспешно фланировали разодетые на старый манер или, наоборот, на новомодный минималистический дамы, кричали газетчики, стремясь сбыть свой сиюминутный товар, пока он не устареет, степенные бородатые извозчики, пересевшие на моторы, но не утратившие от этого свой колорит, высматривали господ из ресторанов, которым вовсе не стоит садиться за руль в таком виде. А в ресторане Гранд-отеля Европы, одном из наиболее блистательных мест Санкт-Петербурга, дорого, но нарочито скромно одетый человек средних лет, похожий на биржевого дельца – нувориша, раздраженно швырнул на пол свежий номер газеты, пытаясь прийти в себя после удара, который он получил.

Что, ко всем чертям, там произошло?

Кейн не мог провалиться. Лейтенант Алан Сноудон, граф Сноудон и бывший боец Специальной авиадесантной службы хорошо это знал. Они были маленькой замкнутой кастой, среди своих они звались «миньоны Его Величества», самые верные слуги, которым можно поручить все что угодно, где угодно, при каком угодно риске для жизни. Они тренировались вместе, и граф знал, что капитан-лейтенант Кейн не промахнется. Не мог он и вызвать подозрений… в России он был своим, больше русским, чем англичанином. Ни внешность, ни манеры, ни акцент не выдавали в нем англичанина, ничего! И он не мог не выполнить приказ, потому что ходил первым, ходил с белых, а если это так, то он мог опустошить весь магазин своего пистолета, убить наповал нескольких человек, прежде чем кто-то что-то начал бы понимать вообще. И если Кейн убит и граф Толстой убит, то происходит что-то неслыханное.

Это простое и жестокое правило, проверенное десятками тысяч перестрелок: при равенстве мастерства соперников выживает тот, кто начинает стрелять первым. Кейн пошел туда, чтобы убрать Толстого, ненадежного и слишком много о себе возомнившего… но как там оказался Воронцов? И как он сумел выжить?

А в том, что это был Воронцов, граф был уверен. Хоть и видел его лишь мимолетно, перед тем как газануть.

В магазине готового платья он купил полный набор одежды. В банях снял номер, вымылся и сменил всю одежду, вплоть до трусов и носков, а старую выбросил рядом с банями в пакете – на радость старьевщикам. Он уже не мог исключать ничего, в том числе и того, что каким-то образом подцепил жучок – на одежду или даже на тело… мало ли что может быть. Именно поэтому он вымылся и полностью сменил одежду. Привести слежку туда, где он жил, он не мог – это было бы катастрофой…

Идти на Карповку посветлу было нельзя. Весь остаток дня он проболтался по городу. Он садился в автобусы и маршрутные шаттлы, кликал извозчика, чтобы выйти, проехав лишь квартал, вертелся около витрин, зашел в Шуховский пассаж, чтобы купить какую-то книгу и выпить чая на фуд-корте – привычный файв-о-клок ти, джентльмен отказывается от своих привычек лишь в случае самой крайней необходимости. Рядом сидели веселые дамы возраста чуть старше, чем «молодые», и одна оказывала ему столь явные знаки внимания, что можно было бы переночевать и у нее. Но, подумав, граф отказался от этой идеи: если он пропадет, будет еще хуже, эмир может подумать, что его предали.

Когда начало темнеть, он пошел к дому эмира, петляя и постоянно проверяясь. Дважды он перебежал полную машин дорогу, вызвав шквал возмущенных гудков.

В голове не укладывалась одна простая мысль: как Воронцов узнал о том, что происходит? Как Воронцов узнал о Толстом?

Двор дома эмира как черный колодец, пропасть. Граф привычно прислушался: может быть, пришли уже и за ним. Нет, не пришли. Если бы пришли, он бы почувствовал.

Ключ у него был свой. Конечно, не от парадной двери, от «дворницкой», но ему было плевать…

Пройдя обширными покоями прислуги, он достал другой ключ, небольшой. Это был ключ от перехода в «господские» – дверь была скрытой, как и положено в доме восточного владыки. Пройдя ее и аккуратно заперев, он оказался в «господских покоях». Тяжелый шелк и бархат на стенах почему-то вызывал у него ассоциацию с потусторонним миром.

Он прислушался. Какой-то шум… наверху… но не похоже, что пришли арестовывать. Скорее какой-то скандал.

Крадучись, граф поднялся на второй этаж. Прислушался. Узнал голос эмира, громкий и раздраженный. Кажется… он слышался на женской половине… дом был построен, чтобы она не была конструктивно отгорожена от мужской, но во всех коридорах были черные занавеси, глухие, как в театре.