— Может, не надо, — замялся было солдат. — Обойдется. А то, сам понимаешь, ребята смеяться будут.

— Ну и дура же ты, Володька, — уставился на него Шелихов. — Смеяться… Это же надо. Да ты спроси у них, кто попервоначалу руки не сбивал?

И действительно, кто из них руки в кровь не стирал?..

…Одним касанием свалив березку, Артем, поудобнее перехватив «Дружбу», подошел к огромному, высоченному кедру. Можно было бы, конечно, и оставить его, но уж очень велика была опасность. Сухой от горячего воздуха, со смолистыми подтеками, он широко раскинул темно-зеленые ветви, на которых висели большие шишки. И хорошо просохшая, начинающая потрескивать крона могла вспыхнуть в любой момент, когда они дадут встречный отжиг.

— Прости, старик, — словно живому существу, сказал Артем, обходя кедр. Прикинув, куда он может упасть, Артем навалился на раму, заставляя вгрызаться полотно в неподатливое дерево.

Сделав надпил, он обошел кедр с другой стороны, и опять завизжала остро заточенная цепь, выбрасывая струю смолисто пахнущих опилок. Вроде бы и нехитрое это дело — расчистить полосу от деревьев, знай себе вали направо и налево, да это только так кажется, дерево надо завалить так, чтобы оно упало в сторону надвигающегося пожара. Опорная минерализованная полоса потому и называется опорной, что за ней должно быть практически чистое место. Если вдруг и перелетит на другую сторону головешка, так чтобы не смогла вызвать новый пожар. Вот и приходилось пыжиться над кедрачами, лиственницами и высоченными соснами, чтобы легли как надо.

Увидев, что Артем замешкался, его окликнул Венька:

— Может, помочь, командир?

Прикинув, сможет ли он в одиночку завалить кедр, Артем засомневался и махнул Веньке рукой. Давай, мол.

Стариков подхватил слегу, специально вырубленную для этой цели, подбежал к Артему и, упершись в ствол, навалился всей силой. По тому, как легче пошла пила, Артем понял — кедр поддался. Что-то хрустнуло в его сердцевине, раздался тягучий треск, и кедр сначала медленно, потом все быстрее и быстрее начал клониться в сторону надвигающегося пожара. Артем с Венькой отскочили в сторону, в это время о глухим стоном разорвались последние жилы, и могучий старик рухнул на склон, ломая березовый подрост.

— Еще три года попрыгаю и в лесники пойду, — глухо сказал Венька, и Артем не узнал его голоса. — Ну, чего смотришь? — огрызнулся он. — Может, я потому и пожарным стал, что лес больше всего люблю.

— Да я ничего, — стушевался Артем. — Я, может, к тому времени лесотехнический окончу. Вместе работать будем.

— Не-е, — протянул Стариков, опять становясь тем самым Венькой, каким его знал поселок. — Ты летнабом будешь. Это твое призвание, командир. А я в лесники подамся. Деревья сажать буду. А как гниду какую в тайге с непогашенным костерком застукаю, так сразу…

Венька не договорил, но и так было ясно, что хлопот старшему участковому инспектору Александру Ефимовичу Лаптеву прибавится.

Наконец-то они добили опорную полосу, и Артем о одного конца, а Колосков о другого пустили от нее встречный отжиг.

Огонь поначалу ткнулся было в каменистое русле речушки, но потом мало-помалу развернулся, вытягиваясь красными лентами вверх по склону. Набрал силу, понемногу схватывая заваленные деревья, и, будто зверея от нетерпения, тяжело пошел навстречу основной головке, выбрасывая впереди себя длинные языкастые клочки пламени, которые, словно пробуя мощь пожара, первыми бросались на ревущую стену огня…

Где-то под вечер Шелихов дал отбой, и команда, оставив на окарауливание Мамонтова с Кравцовым — не дай бог, головешка какая перекинется через минполосу, — побрела к табору. Хорошо еще, что Артем выработал железное правило — сначала лагерь надежный разбить, а потом уж и за дело приниматься. А то попробуй-ка сейчас поставить палатки, когда ноги подкашиваются, от въевшегося в легкие дыма бьет тяжелый кашель, да и руки словно ватные. А надо еще и обед сготовить.

И только сверхжилистый Венька оставался верен себе. Когда добрели до табора, он, словно на него не давила усталость, споро соорудил небольшое костровище, над которым приспособил треногу, открыл три банки свиной тушенки, забросил в ведро с водой пшено, соль, приправу и теперь прилаживал над огнем огромный прокопченный чайник, который умельцы из поселка сварили специально по его заказу.

Колосков, присев у костра, покосился на Шелихова.

— Ну? — не выдержал Артем. — Чего еще?

Серега пожал плечами, сполоснул закипевшей водой банку, в которой они заваривали чай, проговорил неуверенно:

— Слушай, может, ты того… зря журналиста на окарауливание оставил? Парень и так гари нахватался…

— Я, что ли, его заставлял? — огрызнулся Артем. — Сам ведь напросился.

— Оно конечно, — согласился Колосков, — но все же…

— Ну и интеллигент ты, Серега! Аж в ухо иной раз дать охота, — вмешался прислушивающийся к разговору Венька. — Тебе, прямо-таки по натуре твоей дурацкой, не пожарным быть, а детишкам в яслях сопли утирать.

— Угу, — кивнул Колосков. — Поговори еще, пока не схлопотал. Сопли… — обиделся он.

— А чего «угу»? — пиявкой привязался к нему Венька. — Кравцов — парень толковый. Хочет все своими руками попробовать. А командир наш чайку щас маханет да подменит его, — закончил тираду Венька. — А, командир? Или, может, я пойду?

— Ну, язва! Все по полочкам расставил, — покрутил головой Артем, принюхиваясь к запаху наваристой каши. — Значит, так, соколики. Я часок покемарю — и на окарауливание. Мужикам тоже отдохнуть надо. А как роса упадет, прошу всех на полосу — давить пожарище будем.