– Кондуктор, нажми на тормоза, – допел за нее звучным баритоном Самохин. – Пойдемте отдыхать, Зульфия, как по отчеству?

– Фархатовна! – гордо изрекла Абашева и вдруг, резко остановившись, погрозила повару грязным пальцем: – Покой нам только снится. Так и передайте этому недотравленному папарацци! Покоя не будет ему ни на этом свете, ни на том! – Зуля пророчески расширила безумные хмельные глаза и стала заваливаться на Самохина.

В эту минуту на помощь товарищу выбежал из дома Лева, и мужчины, подхватив под руки обмякшую и надумавшую всплакнуть литераторшу, повлекли ее к входу.

– Тута не только запьешь – совсем чиканёшься, – сокрушенно высказалась себе под нос Ида и, остервенело тряхнув половиком, скрылась в подсобном помещении.

Даша с Люшей наблюдали сцену «возвращения блудной Зульфии» с балкончика на втором этаже, из номера сыщицы. Они попытались подступиться к литераторше с сочувствием и предложением помощи, а Люша даже предприняла попытку спровоцировать Абашеву на откровенность, почти закричав:

– Вас кто-то обидел?!

На что прищурившаяся Зуля качнулась свирепо в сторону незнакомой, а значит, опасной тетки и лаконично послала ее по небезызвестному трехбуквенному адресу.

Уложив отмытую Абашеву в кровать, заговорщицы заперлись в номере Шатовой. Они сидели на кровати и тихо переговаривались. Прежде всего Дарья поведала историю приобретения отеля и только после этого в красках рассказала о смерти актера. Внимательно выслушав и не упустив ни одной детали, Юлия стала обдумывать тактику поведения и план своих действий.

– Считаю, никаких мудреных родственных связей придумывать не будем. Наши матери – двоюродные сестры, москвички, – почти не общаются. Ну а мы изредка видимся, – рассуждала Люша. – Я вообще думаю, что на эти темы никто с нами разговаривать не станет. У всех голова другим занята.

– Конечно, – сникла Орлик, отвернувшись от Шатовой.

– И давай уже окончательно перейдем на «ты». Иначе рано или поздно собьемся, – предложила Люша.

Даша кивнула, и Шатова спросила, коротко рубанув перед собой рукой:

– Итак, почему ты убеждена, что смерть Федотова неслучайна?

Орлик слегка пожала плечами.

– Я не убеждена. Это нерациональное чувство. Вернее, предчувствие. Опасность… Она может исходить от любого человека, находящегося тут. Мне подозрительны все! Даже святая Лика Травина, которая вдруг заговорила загадками.

– А что она сказала?

Даша помедлила, вспоминая:

– Один предмет есть… Нет-нет! Предмет стоял, а потом исчез. Может ли это заинтересовать полицию? Понимаешь, она будто обращалась к кому-то, кто может понимать ее туманную фразу.

– Шантажировала?

– Скорее, предупреждала.

– Ладно! – хлопнула себя по коленям Люша, поднимаясь. – Спасибо за список всех присутствующих в доме и их краткие характеристики. Это я должна осмыслить до ужина, – сыщица взяла со столика листок, написанный Дашей от руки.

– Во сколько ужин? Думаю, первые выводы я смогу сделать, посмотрев на всех за общим столом.

– Ужин в восемь. – Даша взглянула на часы и вскочила, охнув: – Уже почти семь! Я совершенно забросила дела. Василий, наверное, разорвет меня.

Она кинулась к двери.

– Ты так боишься своего мужа? – Люшина фраза, произнесенная подчеркнуто жестко, остановила Дашу. Она повернулась к сыщице и сказала, горестно хмыкнув:

– Да ни капельки. ЗА НЕГО я боюсь.

– Тебе бы хотелось бросить это все?

– Конечно. Меня не покидает ощущение игры, театра, который рано или поздно кончится. Впрочем, скорее, рано: ведь мы почти разорены! Но одно дело – остаться нищими, нам к этому не привыкать, и другое – отдать за все это жизнь. – Орлик затравленным взглядом окинула комнату.

– Этого мы не допустим! – уверенно сказала Юлия.

Дарья, вздохнув, вышла.

Изучив список и сделав напротив некоторых имен краткие пометки, Люша, откинувшись на стуле, придирчиво осмотрелась по сторонам: бревенчатые стены благоухали здоровым древесным запахом и сверкали новизной. Именно новизна и незатертость интерьера импонировали любительнице комфорта больше всего: янтарь дощатых полов, добротная, но изящная светлая мебель классического стиля, элегантные шторы кремового цвета и пледы им в тон, безукоризненно работающие запоры на дверях, розетки и кондиционеры. И ни пятнышка или потека в ванной, ни сантиметра необихоженного пространства. «Наверное, самое сложное в этом бизнесе – держать все на безупречном уровне годами», – подумала Люша, выходя на балкон. Она попросила Дашу поселить ее в номере, откуда «лучшего всего наблюдать жизнь гостиницы». Поэтому сторона ей досталась южная, смотрящая на вход и террасу. По центру шла плиточная дорожка к воротам, слева расположился теннисный стол под накинутой на массивную арку сеткой «под вьюн». Справа, на солнцепеке, – сумбурная клумба и лавочка под отцветшим кустом жасмина. От левого угла дома, где находились кухня и подсобки, к правому, на террасу, сновала Ида с посудой в руках. Приготовленное жаркое насыщало густой вечерний воздух ароматом дорогого ресторана: смеси оливкового масла, приправ и мяса. Хвоистый запах доносился от лиственницы и двух елей, растущих у забора, в левой части, и скрывавших отель от посторонних глаз. Правее, от крохотного пятачка для машин, тропинка вела к реке, не видимой за разросшимся смешанным подлеском. Сам лес словно обтекал гостиницу с двух сторон изумрудно-антрацитовой гладью. Если бы не шаги горничной и едва слышное копошение в соседнем номере, тишину этого места Люша назвала бы совершенной. И все же она остро чувствовала, что в «Под ивой» витает незримое, но тягостное напряжение.

И еще ее живо занимал вопрос сохранности собственной машины – любимицы «Мазды». На территории отеля места для стоянки не нашлось, поэтому авто постояльцев были припаркованы в полукилометре, за забором непрезентабельной мастерской и мойки, охраняемой двумя рыжими кабысдохами – лохматым сонным кобелем и запуганной безухой сукой, ожидавшей очередное потомство. Впрочем, деловитый мастер, принимая от Люши купюры, заверил, что никаких неприятностей с машинами гостей нет и быть не может:

– Такая уж репутация у Говорунов, – произнес он загадочную фразу и для убедительности цокнул языком и закатил глаза.