Шрифт:
Вои!
Завопил на веже дозорный — поздно! Прозевали! Волыняне — а Глеб не сомневался, что это были именно они, была весть с Волыни и из Чернигова была! — уже затопили вымолы, ринули в гору, к воротам. Заполошно бил колокол, князь торопливо бежал с заборола, путаясь в корзне, во дворе терема что-то орали визгливым басом, звенело оружие, топотали копыта — дружинные кмети спохватились, наконец.
Но было уже поздно, поздно, поздно…
А с другой стороны, от степи в ворота уже вливалась волынская конница. Конных было немного, сотни три, не более. Как и пеших, тех, которые на лодьях. Ну сколько там народу в пяти лодьях прибежит — две сотни, три?
Но этого хватило.
Городовые вои растерялись. Волыняне напали внезапно, и неведомо было, на чью сторону станут тьмутороканские бояре. Не столь властные и богатые, как новогородские, киевские альбо черниговские, но со своими желаниями и стремлениями. Городовые вои, те, кто сумел за оружие схватиться, ждали их слова.
А слова-то и не было.
Не зря, ох не зря доносили Глебу летом про пересылки меж Ростиславом и тьмутороканскими боярами!
Глеб Святославич понял, что вот сейчас он потеряет всё — и власть, и волость, и, пожалуй, что и саму жизнь тоже.
— Да что же это, княже! — горько и бешено крикнул ему дружинный старшой Жлоба, подскакав ближе и горяча коня. — Вели в копья грянуть — сметём!
В копья? А что — и в копья!
— Меч! — Глеб вскочил в седло, принял меч из рук зброеноши, рванул его из ножен, сверкнул на солнце полированным клинком. Рванулась вскачь по городской улице узкая змея конных, окольчуженных и в дорогой сряде — кто в чём был в княжьем тереме тот в том и ринул.
Вымчали на широкую торговую площадь. И остановились. Охолонули.
Со стороны вымолов на площади — пешцы в три ряда, перегородили площадь красными щитами. Знамено Ростислава на щитах — так и есть, волынские кмети. Строй щетинился рогатинами, а из заднего ряда слышался скрип натянутых тетив, подымались луки и самострелы. Гридень в глухом шеломе отмахнул шестопёром, и Глеб Святославич узнал в нём новогородца Порея — доводилось встречаться как-то… не в торческий ли поход четыре года тому?
А справа, от степных ворот, уже нарастал топот конницы.
Назад! — мгновенно возникла спасительная мысль. Тут на площади, дружина как в мышеловке. Ан поздно!
Сзади, от крома, от княжьего терема, тоже послышался конский топот. Не менее сотни окольчуженных боярских холопов замкнули кольцо, окружили площадь. Тьмутороканские бояре переметнулись к Ростиславу Владимиричу.
Вот теперь — всё! — с необыкновенной ясностью понял Глеб, отводя нагой клинок наотлёт, и открыл рот — рявкнуть погромче: «На слом!».
Но не рявкнул. И забыл рот закрыть.
На площадь волной выкатилась волынская конница. Вмиг стало очень тесно. Миг для нападения был утерян. И для того, чтобы погибнуть со славой — тоже. Теперь оставалось просто — погибнуть. Без всякой славы.
А над рядами конницы вдруг взмыли два белых полотнища. Махнули крест-накрест.
Звали к миру.
Глеб Святославич, наконец, закрыл рот. Криво усмехнулся и кинул меч в ножны. В душе росла непостижимая, просто-таки мальчишеская обида.
Ряды волынских конных раздвинулись, пропуская всадника в дорогом доспехе. Князь Глеб признал и его — новогородский боярин Вышата Остромирич, правнук самого Добрыни, пестуна Владимира Святославича. Гулко протрубил рог, утишая гомонящую толпу. Рядом с Вышатой ехал и сам князь Ростислав — в кольчуге, но без шелома. Глядел на сбежавшуюся толпу, крутил светлый, выгорелый на солнце ус.
— Ну, здравствуй, княже Глеб Святославич! — сказал он весело.
Его слова отдались на площади гулким эхом и пала тишина.
Вечером налетела буря.
Море бушевало, вставало тёмно зелёными и пенными стенами, кипело пеной прибоя на камнях, окутывалось вокруг каменных клыков. Эхо прибоя гудело меж скалами. Ветер свистел в слуховых окнах, колебал огоньки светцов и пламя факелов в княжьем тереме.
Глеб Святославич беспокойно ходил по небольшому хорому из угла в угол. Ломал пальцы, останавливался, взглядывая на спокойно сидящего за столом Ростислава. И в этот миг казался ещё моложе, чем был, совсем мальчишкой.
— Чего ты хочешь добиться, я не пойму! — выкрикнул он, наконец, остановясь.
— Мне нужна Тьмуторокань, — коротко ответил Ростислав, внимательно разглядывая ногти, словно от этого зависели все судьбы мира.
— Ого! — Глеб резко оборотился к двоюроднику — взлетели полы ферязи. — А чего не Чернигов сразу, не Новгород? Не Киев?!
— Киев… — Ростислав усмехнулся, потом глубоко и прерывисто вздохнул. — Киев мне не по праву.
— Вот именно! — рявкнул Глеб. Пинком отшвырнул из-под ног кошку. Испуганно и заполошно мявкнув, она спаслась за дверью. — Именно! Не по праву! Тебе дядья и отец отвели Владимир — так там и сиди! Ты изгой еси!