Шрифт:
— А мне в Панеево говорили, что у них барабаны, саксофоны, скрипки…
— Ты наших не знаешь? Ничего у них нет. У нас теперь думают: если человек играет, поет, веселится от души, а денег с этого не имеет, он дурачок, что на это время тратит. А мне нравится.
Гога не похож на других цыган. Они его считают чудаком, хотя именно Гога, с моей точки зрения, из них самый вменяемый и адекватный. Он мыслит шире, чем другие котляры. Они его не понимают и завидуют. Потому что чувствуют, что он их обскакал, а как, на чем, для них неуловимо. Вот они и чешут злые языки: «Гога сумасшедший! Он в дурдоме лежал! На людей бросается… Ты с ним осторожней».
Но это неправда. Фраза отражает не реальный факт биографии Гоги, а в целом отношение котляров к тому, что не укладывается в общий таборный стандарт, который очень давит. В кумпаниях нередко торжествует здоровая и наглая посредственность. Ни декадентов, ни анархистов среди котляров я не встречал. Эти черты в них отмирают в зачатке, в подростковом возрасте нет для них места. Общинность отсекает. Все цыгане заточены под табор, то есть вольнодумцы они только перед нами, перед чужаками, перед нашим укладом и образом жизни, а в таборе — что ты! Попали в нашу стаю — войте по-волчьи. Иначе не поймут. Засмеют. Затравят.
Цыганята — замечательные. Они, на мой взгляд, втрое интереснее и сообразительнее своих русских ровесников, но взрослые котляры втрое ограниченнее русских взрослых! Виновата система. Уклад их жизни, бывший прогрессивным на протяжении нескольких веков, сейчас обнаружил свою несостоятельность. Лучшие качества цыганского характера не развиваются — забуксовали! Оказались в болоте! «У вас, у русских, — рассуждает Гога, — можно поступать, как сам знаешь, а у нас — как положено. Ты же в таборе живешь. Не нравится — иди из табора! А куда? Некуда идти».
Сразу вспомнилась Бронислава Вайс, по прозвищу Папуша, что значит «Куколка». У нее был дар видеть красоту и трагедию мира. И о них говорить. В стихах и песнях. Но эта способность, как обычно и бывает, вышла ей боком. Папуша выросла в кочевой семье польских цыган (польска рома). Отец у нее был горький пьяница. Зарабатывал он тем, что играл на скрипке, ничего особенного, отец как отец и семья как семья — все в своих рамках. А Папуша с детства выбивалась из рамок. Она приносила одной еврейке краденых кур, чтобы та за это учила ее читать и писать. В таборе смеялись: «Учительницей будешь». Но эта цыганочка тянулась выше. Она стала сочинять песни — легко и обреченно. В ней это пело, шевелилось, играло, в ней это рождалось как отдельные миры:
Через много-много лет, а, может быть, через короткое время Твои руки поднимут мои песни… Откуда это и что? Наяву или во сне? Задумаешься и подумаешь: Сказка это или быль? И о всех моих песнях и обо всем Забудешь [49] .Творчество — это сновидение наяву.
Цыганскую девушку заметил и вывел на светский суд польский писатель Ежи Фицовский. Юлиан Тувим выхлопотал Папуше специальную стипендию и помог издать сборник стихов. В таборе за это на Папушу ополчились: «Ты выдаешь гажам наши секреты!» Особенно муж ее ревновал. Ведь по цыганским понятиям жена должна быть прислугой, а Папуша прославилась и стала как бы выше своего мужа, значительнее его. Муж обозлился. Он, кажется, был к тому же горький пьяница. А дистанция росла. С каждым годом. Гонения на Папушу только усилились. Ее не понимали, пытались исправить, искренне думая, что наставляют ее на путь истинный — все по поговорке: благими намерениями… И Папуша не выдержала — вокруг все были глухие и слепые к тому, что в ней составляло жизнь, усилие жизни, ее кровную родинку. И душа посыпалась — не сразу, медленно она облетала. А друзья и родные продолжали душить ее непониманием. Стали чужие. Хуже чужих. Потому что от чужих ничего не ждешь. А тут она ждала; Папуша надеялась, «бездонность надежды» [50] . Но сил не хватило. Психика лопнула. Папуша умерла в психиатрической клинике где-то в середине 80-х.
49
50
Фолкнер У. Город. — М.: Художественная литература, 1965.
(«Мои маленькие птички, съела бы я ваши клювики, какие красивые, как поют, всю душу у меня забирают!»)
Гогу тоже могло ожидать нечто подобное, но росток его судьбы вывернул коленце в другую сторону.
Мы с ним познакомились в июне 2007 года в местечке Коляново (Ивановская область). Табор разъезжался. Половина домов уже стояла с заколоченными окнами. История табора — самая наглядная.
Цыгане в Коляново впервые оказались в 1995-м. Построили дома, но оформили их как временное жилье на два года с правом проживания. Потом (видимо, за большую взятку) они исхитрились во временном жилье получить себе постоянную прописку. Прошло пятнадцать лет, и котляры снова решили переехать. Риелтор их спрашивает: «А куда вы поедете?» — «Не ваше дело. Мы же цыгане. Куда кровь поведет». Типа сами с усами, не лезьте, справимся. Ну ладно, справляйтесь. Риелтор эта тогда не знала, с кем имеет дело.
Проблемы возникли на первом же этапе — с документацией на имущество. Из-за волокиты с ее дооформлением купля-продажа домов и участков растянулась на год. Кто-то заключил все сделки осенью, а кто-то и к маю следующего года не успел управиться. Между тем слух о том, что цыгане уезжают, обежал Иваново, и цена на участки в Коляново взлетела в полтора-два раза! (Это к вопросу о том, как цыгане влияют на экономику.)
Кто землю уже продал, схватились за головы! Им заблажилось, что их обманули. На риелтора кинулись, как на аферистку — по себе ведь судят. Кричат: