массами, которые, пожалуй, и являются главным действующим лицом в романе. Мы можем проследить

эволюцию их, рост революционного самосознания от первых робких шагов солдатского протеста через

“суверенную” волостную республику до высшей точки — захвата власти и защиты ее от врага трудящихся.

Октябрьская революция дана в московском восстании. Здесь историческая точность соблюдена

Алексеевым в полной мере, слегка только изменены имена руководителей. Для романиста такая пунктуальность

далеко не обязательна, она связывает ему руки и мешает облечь исторический костяк мясом, кровью и нервами.

В этом отношении классическим и непревзойденным примером может служить “Война и мир” Толстого. Для

непосредственного участника событий, конечно, трудно полностью пойти толстовским путем в изображении

эпохи и исторических людей, но некоторого схематизма и сухости в описании одного из наиболее ярких

моментов захвата власти в Октябре 1917 года все же можно было бы избежать. Тем не менее описание

октябрьского восстания в Москве читается легко и с интересом, а для молодежи и тех, кто не был

непосредственным участником его на московских улицах и баррикадах, оно полезно и нужно.

Контрреволюция дана в романе главным образом в лице офицеров и их дам. Здесь автор не избежал

шаблона в изображении как мужских, так и женских типов. Построенные, так сказать, по принципу злодейства,

типы эти достаточно ходульны и нежизненны. Страницы повествования, посвященные описанию внутренних

переживаний контрреволюционных деятелей, нужно отнести к самым слабым местам в романе, а любовные

похождения здесь совершенно излишни. Без них роман только бы выиграл. Видимо, автор не знает быта этих

людей и пользуется в изображении их привычными схемами, безусловно понижая этим ценность своего

произведения.

Как писатель М. Алексеев явно тяготеет к созданию монументального романа. Это — автор больших

полотен, и несмотря на указанные нами недостатки, они ему, несомненно, удаются. “Девятьсот семнадцатый” в

этом отношении нужно признать наиболее удавшимся романом. Алексеев — враг голого психологизма. Ни в

одном из его романов нельзя найти мелочных копаний в психологии своих героев. Он подходит к ним как

бытописатель и дает их в тесном окружении той среды, из которой они вышли, и тех людей, с которыми они

живут и действуют. Герои его крепко связаны с массами, неотделимы от них, и в этом привлекательность их и

сила самого Алексеева как романиста. Отрицание психологизма как метода особенно видно в описании женских

типов и романической стороне повествования. Оставляя в стороне неудачные страницы любовных похождений

поручика Сергеева с сестрой милосердия Чернышевой, женой полковника Тамарой Антоновной и

авантюристкой-проституткой Ириной Львовной, нельзя не остановиться на разработке романа Гончаренко с

Тегран и Марусей и несколько выпадающего из общей фабулы повествования романа между Щеткиным и

Варей.

Тегран, Маруся, Варя полны женственности и вместе с тем силы. Тегран обнаруживает необычайную

силу воли в сцене убийства ею одного из своих преследователей и спасения Гончаренко, которому она отдала

свои симпатии. Роман между нею и Гончаренко не получает своего разрешения из-за простой случайности,

причем Тегран и здесь находит в себе силы подчинить личные переживания партийному долгу, заглушив

работой свою неудавшуюся любовь с Гончаренко. У Щепкина и Вари их роман получает благополучное

разрешение, но и образ работницы Вари все тот же образ сильной и вместе с тем женственной личности.

Особняком стоит Маруся с ее любовью к Гончаренко. Сила страсти ее так велика, что подчиняет себе этого

смелого бойца. В эпизоде спасения ею партийцев, бежавших от белых, Маруся подымается до подлинно

романтического образа в лучшем смысле этих слов. Женские типы даны Алексеевым в обстановке борьбы и

окружены интересными бытовыми деталями, что сообщает им живость и интерес.

Мы отнюдь не склонны отрицать художественных недочетов романа и все же с полным правом

рекомендуем эту книгу Алексеева нашим читателям, как весьма полезную н нужную, из которой они